Не осенний мелкий дождичек - Наталья Глебовна Овчарова

говорил Перов. Что она такое сделала, чтобы убегать? Вот сядет сейчас под елку, на узел с вещами, и замерзнет.

Валентинка поежилась: сидеть и ждать смерти в оледенелом лесу не хотелось. Идти на железнодорожный разъезд далеко и страшно. А там, за рощей, горит огонек. Вокруг темно, один он, точно звездочку, светит над верхушками крайних елок. Опять она совершила глупость. Не отстояла, не дослушала. Выскочила, как испуганный заяц. Действительно взбалмошная девчонка. А вот и не девчонка, и она это докажет, всем докажет!

Круто повернувшись, Валентинка зашагала назад, к школе. Узел оттягивал руку, мешал идти. Успеть бы, пока не заметили…

Позади кто-то фыркнул, дохнул горячо. Валентинка в страхе отпрянула: над ней нависла заиндевелая лошадиная морда.

— Да это никак Валя Михайловна! — послышался знакомый бас. Дядя Семен остановил лошадь, слез с саней. — Давай вещички-то, тяжело. Ты куды бегла? Ай купила што? — Увидев, как дрожат у Валентинки тубы, вся она дрожит, подтолкнул ее к саням, усадил рядом с собой на мягкое хрусткое сено. — Чего ты одна ночью шастаешь? Случилось чего?

Точно так ее спрашивал когда-то Сашка. И точно так же, как тогда, она уткнулась головой в продымленный табаком мех старого дяди Семена тулупа:

— Случилось…

Лошадь неспешно брела по дну извилистого оврага. Нарядившись в иней, белыми клубами нависали над дорогой деревья. Кусты, казалось, надели на себя голубую кисею. Все было знакомо и незнакомо, а потому таинственно.

Подъехали к роднику, откуда начинался подъем в гору. Лошадь, заслышав журчанье воды, повела ухом.

— Пить хочет. Весь день не поена, — сказал дядя Семен. — Ну, погоди, потерпи, сейчас будем дома, напою, а то больно студеная. — Он вылез из саней, похлопал лошадь по шее. Валентинка уже стояла у родника, глядя на бегущую под тонким льдом живую струю.

Дядя Семен подошел, тоже поглядел, о чем-то раздумывая. Надавил валенком, обшитым кожей, на лед. Хрустнуло, зазвенело. С неглубокого дна поднялся, замутив чистую струю, ил. Но его тотчас унесло, вода стала прозрачно-синей.

— Вот так и ты, — сказал дядя Семен. — Замучила неправда душу, не стой, не оглядывайся, беги вперед. Вся муть позади останется. Поехали, что ль?

17

Сидя у стола, Валентина задумчиво перебирала поздравительные письма. Из многих городов адресаты. Чуть ли не со всей страны. Есть и взгоренские… Никто не знал, что она хотела убежать тогда, кроме дяди Семена и тети Насти. Тетя Настя пришла к Валентинке после педсовета. Присела возле, жалостно обняла:

— Куды улепетнула-то, глупая? Не исключили твоего парня. Леониду Николаевичу за тебя досталось. Все, даже Екатерина Васильевна, ругали его, что наговорил-то зря на тебя. Я ведь в коридоре убирала, печки топила, дверь-то открыта была в учительскую… а ты, подумать только, уйти хотела! Да куды тебе отсель, Валя моя милая, куды? И я, и Семен, и Марья Тихоновна, да и ученики, поди, к тебе душой приросли…

…Кто-то стучит. Накинув платок, Валентина пошла открывать. Окна синие, смерклось. А она еще ни за что не бралась — тетради лежат, как лежали, посуда не мыта…

— Нина Стефановна? Входите. Я все вспоминаю. Столько случается разного в нашей учительской жизни!..

— Уже случилось, — как-то мертво сказала Нина Стефановна. Не снимая сапог, прошла вслед за Валентиной на кухню, тяжело опустилась на табурет. — Коля ушел. Вот записку оставил… Как же это я проглядела, проворонила? — Обхватив голову руками, закачалась из стороны в сторону. — Где теперь искать его, бежать, звонить куда? Посоветуйте!

Ушел? Коля? Валентина развернула скомканную страничку, которую Нина Стефановна положила на стол. «Мама, я ухожу. Не ищи меня. Как устроюсь, напишу. Буду работать и учиться в вечерней. Взял в столе тридцать рублей, как заработаю, верну. Дома жить больше не могу. Николай». «Дома жить больше не могу…» Как же это, не предупредив, сразу? Разве сразу — был же у них разговор, был. Видела, что твердо решил, — не поверила. На руках когда-то носила Валентина Колю маленьким. Вырос у нее на глазах, играли вместе с Аленой. Знала — серьезный у Коли характер. Вообще мальчик серьезный. И все же считала Колю ребенком, не способным на решительный поступок.

— Вы говорили с ним, Нина Стефановна?

— Не успела, — глядя сухими глазами мимо Валентины, покачала головой Фортова. — Все не решалась, думала: вот сегодня, завтра… вдруг совсем оттолкну его? Нынче задержалась в школе, шла в темноте, так стало одиноко, думаю, приду, все выложу, выскажу, перед кем мне поплакать, как не перед сыном? Пришла, а его нет. — Снова обхватив голову руками, закачалась в приступе отчаяния.

Глядя в ее постаревшее, осунувшееся лицо, Валентина вдруг вспомнила веселую черноглазую пионервожатую, какой была Нина Стефановна много лет назад. Ой, сколько прошло лет! И вот сидит перед ней все та же Нина… нет, далеко не та.

— Успокойтесь. Снимите пальто. Вот так. Сейчас будем пить чай, все обсудим. — Валентина повесила пальто на крючок, налила ей и себе по чашке горячего чаю, стараясь сдержать внутреннюю дрожь. Только не распускаться. Только бы отвлечь Нину Стефановну, чтобы она немного пришла в себя… Сколько люди приносят друг другу горя, может быть вовсе порой и не желая этого… Нина умница, у нее есть воля, выдержка. Но и боится чего-то, всегда таит какую-то робость — не с тех ли, тоже давних, сорокапятовских еще историй?.. Только бы утишить, разрядить этот ее страх, боль, сковывающую ее сердце… Валентина делала все, чтобы приблизить минуту разрядки, прояснения, и эта минута наконец пришла. Нина Стефановна, разжав стиснутые в муке ладони, отпила чаю из чашки. Бледно, насильственно улыбнулась:

— Побеспокоила вас. Влетела, кричу… Сапоги грязные, — взглянула на свои ноги.

— Все это чепуха, не стоит внимания. — Валентина подлила в чашку чай, придвинула варенье. — Выпейте еще. Для меня чай — лекарство от всяких бед. Согревает и успокаивает душу… Я думаю, звонить никуда не надо, — сказала она, видя вопросительно-ожидающий взгляд Нины Стефановны. — Ничего страшного пока не произошло. Он же обещает написать. Думает учиться. Он взрослый человек, через месяц стукнет восемнадцать. Он у вас серьезный… Не насилуйте его, позвольте поступить, как он находит нужным.

— Но где он будет ночевать? После уроков, видно, ушел… Был в школе. Ночь ведь! И голодный. Кто покормит его?..

— Он дружит с Костей Верехиным, Костина Ляховка на пути к стройке. Скорей всего, он там. Завтра я спрошу Верехина.

— Разве я могу ждать до завтра? Сейчас пойду к Верехину, — поднялась Фортова. — Если там нет, буду звонить в милицию, в район!

— По какому поводу в милицию? — В дверях кухни стоял Володя, в пальто и