Интимная история человечества - Теодор Зельдин

ограбленным или изнасилованным, страх пойти куда-то в одиночку ночью, страх безработицы, болезней, наркотиков, иммигрантов, войны. Стоит изучить более глубокие корни этих страхов, которые переплетаются с другими корнями, порой неожиданными.

На протяжении большей части истории считалось, что у человека, чью жизнь сделал несчастной страх, не было особых шансов стать смелым. Мужество рассматривалось как исключительный дар, присущий рыцарям и мученикам, тогда как обычные люди считались слишком ослабленными бедностью, чтобы побороть страх, а борьбу с трудностями повседневной жизни никто героической не считал. До сих пор принадлежность к цивилизации никогда не освобождала людей от ряда страхов, поскольку цивилизации всегда ощущали, что их окружают враждебные силы, и сосредотачивались, каждая по-своему, на определенном количестве опасностей, обещая защиту от них, но редко их устраняя, предлагая лишь некоторое облегчение в виде более или менее правдоподобных объяснений этих опасностей. На смену вышедшим из моды страхам постоянно приходили новые, точно так же, как рак и СПИД сменили туберкулез и сифилис.

Именно цивилизация превратила тихую гладь моря в жуткое жилище демонов и чудовищ и предсказала, что волны и черные грозовые тучи скоро сметут человечество: таким изобразил конец жизни на земле Дюрер в своем устрашающем цикле[16]. Конечно, у людей были основания бояться моря, поскольку даже в 1854 году один только британский флот потерпел 832 кораблекрушения. Но цивилизации приучили наше воображение делать из случайных катастроф постоянный кошмар. Наука не покончила с необоснованными страхами, поскольку она давала новые идеи относительно возможных катастроф в будущем. Мертвых воскрешали в воображении, чтобы они преследовали живых и мстили. Это объясняло, почему что-то шло не так, но ценой был постоянный страх, что духов задабривают неправильно или что не соблюдается традиция. Ученые постоянно добавляли новые пугающие объяснения, но не применяли к себе, например, свою же идею о том, что «холодная» луна, «бледная от ярости», сводит людей с ума.

Стихийные бедствия стали еще более пугающими, поскольку их приписывали сверхъестественным силам. Страх перед дьяволом сознательно, почти любовно взращивали те, кто утверждал, что понимает, как устроен мир. В Европе первая эпидемия страха перед кознями дьявола произошла в XI веке, еще одна – в XIV, и паника в XVI, когда особенно пострадали немцы: «Ни в одной стране мира дьявол не пользовался такой тиранической властью, как в Германии», – писал один из очевидцев в 1561 году. Преимущество объяснения каких-то несчастий кознями дьявола состояло в том, что оно давало человеку ощущение, будто он понимает причину своих злоключений. С другой стороны, дьявола видели уж слишком часто, куда ни повернись, что становилось причиной эмоциональных кризисов. Многие безобидные люди подверглись преследованиям за то, что якобы служили ему. Опасности преувеличивались при одной только мысли о его проделках. Сегодня мир может показаться более густонаселенным, чем пять веков назад, но это если не считать миллионов чертей, гномов, гоблинов, монстров и злых фей, когда-то обитавших здесь. Из-за них выработалась привычка думать, будто в том или ином бедствии всегда виноват кто-то еще, какая-то злая сила, которую следует бояться и которой нужно сопротивляться. Сатана до сих пор существует для 37 процентов британцев, 57 процентов воцерковленных французских христиан и 20 процентов невоцерковленных. Тем же, кто считал его воплощением марксизма, еще предстоит решить, кто в таком случае будет его преемником.

Иллюстрацией того, как лекарство от страха порождает новые страхи, может служить чистилище. Чтобы уменьшить страх перед адом, католическая церковь с XII века предлагала грешникам искупить грехи в менее ужасном месте, но это лишь превратило тревогу в муки чистилища. Тогда церковь стала уменьшать страх перед чистилищем, выдавая индульгенции, которые сокращали срок пребывания там, но наделяли священнослужителей устрашающей властью. Шарлатаны стали продавать индульгенции за деньги, поскольку спрос превышал предложение. Тогда люди стали бояться, эффективны ли эти индульгенции, что заставляло их еще чаще думать о муках чистилища. Церковь, чтобы успокоить эти новые страхи, поощряла шествия, братства, благословения, экзорцизм. Все больше и больше святых становились специалистами по предотвращению болезней (например, не менее чем к десяти из них обращались даже за лечением сифилиса). Начиная с XIV века всех убедили, что за каждым, каким бы грешником он ни был, наблюдает личный ангел-хранитель. Но вся эта защита лишь усиливала осознание опасностей, от которых нужно защищаться.

Когда напряжение стало невыносимым, произошел взрыв. Реформация одним махом уничтожила все эти гарантии против страха в надежде уничтожить страх. Все искренне верующие, покаявшиеся, были уверены, что для них есть место на небесах. Это была одна из самых важных революций в мире, революция против страха, длившегося несколько столетий. Образ христианского Бога полностью изменился: из грозного и гневного тирана, требующего полного повиновения, он стал милосердным, бесконечно добрым отцом. Угроза вечного наказания ушла в прошлое. Большинство христиан выбросили на свалку и ад, и чистилище.

Однако, когда религия перестала пугать людей, они изобрели новые страхи, словно ценили страх как необходимую составляющую жизни. Это был единственный способ выжить, какой они могли себе представить. С XVIII века безопасность стала почти повсеместно официальной, но недостижимой целью, раем, который все труднее найти за тучами сомнений. Американская Конституция провозгласила право на безопасность, что означало право не иметь страхов, но тщетно. Психоаналитики заявили, что безопасность необходима для нормальной жизни, но мало кто считает себя абсолютно нормальным. Отсутствие безопасности стало самой распространенной жалобой нашего времени. Одином Непредсказуемым больше не восхищаются.

Действительно, после 1762 года, когда в Лондоне была основана первая страховая компания Equitable Life, стало возможным устранить опасения по поводу финансовых последствий стихийных бедствий. Жизнь в городах, освещенных по ночам и охраняемых полицией, уменьшила (на время) страх перед насилием, тогда как процветание и государство всеобщего благосостояния снизили число тех, кто боялся голода, потери крыши над головой, болезней, безработицы, старости. Тем не менее нынешнее поколение тратит гораздо больше денег, чтобы застраховаться от этих страхов, чем когда-либо наши предки платили за защиту церквям или магам.

Детские ночные кошмары показали, что старые страхи не забыты, что мифологические ужасы все еще живы, хотя взрослые озабочены новыми. Тем временем у цивилизованных людей благодаря литературе и медицине появляются все более тонкие виды тревоги, большее осознание собственной неполноценности, страх перед неудачей и успехом, усовершенствование искусства самоистязания. Каждый раз, когда рушится религия или политическое мировоззрение – как это произошло после распада СССР – и люди теряют духовную опору, они как никогда уязвимы перед страхом.

И каждый раз, когда обнаруживается новая болезнь, ипохондрики добавляют ее в свой список страхов. Студенты-медики лидируют по этому показателю и остаются самыми серьезными жертвами таких страхов; популярные руководства по медицине раньше учили, что болезни таятся в каждой щели, подобно греху. Коттон Мэзер (1663–1728), изучавший медицину в Гарварде, еще до охоты на ведьм в Салеме признавался: «Меня самого беспокоили почти все недомогания, о которых я читал во время учебы, и потому принимал лекарства, дабы излечиться от воображаемых недугов». В XIX веке невидимые микробы заменили невидимых духов. Говорят, что врачи, зависящие от богатых пациентов, пять шестых своего дохода получают от лечения воображаемых жалоб. Ипохондрией страдали даже самые одаренные люди. Жена Льва Толстого писала: «С утра, весь день и всю ночь, он внимательно, час за часом выхаживает и заботится о своем теле». Многие браки, несомненно, таким образом укрепились, как, например, брак Дарвина, чья жена могла рожать бесконечно. «Мы так любим друг друга, потому что наши недуги одинаковы», – говорили братья Гонкуры, считая болезнь признаком чувствительности. Ипохондрия разбавила страх надеждой и предложила альтернативный способ познания себя. Одна американка попала в учебники за то, что совершила 548 визитов к 226 врачам и 42 студентам-медикам и получила 164 разных диагноза, но она никогда не отчаивалась.

Попытка искоренить страх, а не просто заменить один страх другим привела к странным результатам. В течение последних ста