Интимная история человечества - Теодор Зельдин

и неизвестно, сработает ли оно у другого и как долго продлится эффект. Более того, медицина не может помешать людям выдумывать новые страхи. Неудивительно, что огромный объем накопленных научных данных о страхе (каждые десять лет появляется более 10 тысяч новых исследований на одном только английском языке) не снизил спроса на магию и нетрадиционных целителей. Многие предпочитают оставаться в неведении, держатся за свои привычные страхи, закрывают глаза на статистику, подсказывающую, чего им следует бояться на самом деле. Психолог Мартин Селигман из Филадельфии, специализирующийся на превращении пессимистов в оптимистов, утверждает, что страх – это, по сути, чувство беспомощности или утраты надежды и что оптимизму можно научить. Он заметил, что даже в США не все хотят быть оптимистами: те, кто находится у власти, особенно чуть ниже высшего эшелона, склонны быть пессимистами, потому что это предполагает наличие мудрости. В культивировании страха много плюсов. Никто не способен вылечить тех, кто хочет увековечить свои страхи из опасения, что с ним может случиться нечто еще более ужасное. И некоторые страхи в их мягкой форме можно обратить во благо. Клаустрофобия причиняет дискомфорт, но интеллектуальная клаустрофобия иногда порождает оригинальность.

Однако самое важное открытие науки о страхе состоит в том, что его физиологические симптомы с точки зрения химических веществ, вырабатываемых для защиты тела, отличаются от симптомов любопытства лишь по степени выраженности. Это помогает лучше понять, как люди, терзаемые страхами, смогли избежать или забыть их под влиянием любопытства, одержимости какой-то целью. Цель настолько их поглощает, что они ведут себя так, как если бы они были очень смелыми. Поскольку корни страха связаны с любопытством, тот факт, что практически никто не рождается одинаково смелым во всех сферах жизни, не означает, что люди обречены до конца дней жить со своей собственной разновидностью трусости. Можно удивить себя. В прежние времена такое мнение прозвучало бы абсурдно, как раньше считалось абсурдным полагать, что бедняк может быть равен аристократу. Только в эпоху всеобщего образования и путешествий можно оценить решающую важность любознательности, о которой я расскажу в следующей главе.

В 1991 году было проведено исследование, где сравнивали депрессию у мужчин и женщин. Оно показало, что мужчины преимущественно стремятся облегчить свое состояние, отвлекаясь на что-то, и поэтому страдают меньше, тогда как женщины предпочитают размышлять, бесконечно прокручивать в уме свои проблемы, в результате загоняя себя в еще более глубокую депрессию. Выяснилось, что эмоциональный секс дает больше времени для размышлений, чем рациональный. Женщины только начали вносить свой вклад в науку о том, как смягчать страх. Размышления не обязательно приводят к унынию или панике, когда мысли ходят по кругу, превращая опасности в неминуемые катастрофы и ужас перед самой перспективой страха. Размышления могут держать страх на расстоянии, и человек сможет выбирать, о чем будет размышлять. Если у человека нет такого выбора, значит, он не свободен.

Глава 11. Как любопытство стало ключом к свободе

«Какая честь – иметь возможность говорить о себе», – произносит шестидесятисемилетняя Морисетт, бывшая владелица автомастерской. Но говорит она о том, насколько интересны ей другие. Вспоминая своего дедушку-парижанина, работавшего извозчиком, она уверена, что его жизнь была полна удивительных приключений: что может быть интереснее, чем встречать незнакомцев и доставлять их в самые немыслимые места? Когда она рассказывает об отце, торговце электрическими лампочками, открывшем в 1919 году один из первых магазинов по продаже запчастей для автомобилей, она называет его пионером. Он умер, когда ей было чуть больше двадцати. Она бросила писать диссертацию по философии и возглавила его фирму. Увеличив ее вдвое и добавив автомастерскую, она, возможно, стала одной из первых женщин-автомехаников. Любопытство всегда было ее главным источником вдохновения.

Однако после сорока лет в бизнесе ей начало приедаться ежедневно удовлетворять потребности клиентов. Когда она заметила, что сотрудники предлагают ей попробовать что-то новое – хотя раньше всегда именно она убеждала их в необходимости изменений и неоднократно меняла оформление витрины магазина, – она поняла, что уже не пионер. Обнаружив, что ее некогда верные клиенты покинули ее из-за нескольких лишних франков, которые они экономили, покупая запчасть в супермаркете, она начала просыпаться по утрам с мыслью: «Черт, снова на работу». Так она поняла, что какой-то этап в ее жизни закончился.

Тогда она продала фирму и в шестьдесят три года начала жизнь заново. «Выйдя на пенсию – ненавижу это слово, – человек остается совсем один в собственном пузыре. Мой был мне мал, потому что мне все интересно, я как коллекционер бабочек. Я создана для коммерции, потому что я общительная. Да, мои дни иногда были долгими, но никогда не были скучными; я всегда чему-то училась. Мне было приятно общаться с клиентами. Если бы в моей юности была профориентация, я бы никогда не занялась философией, хотя не жалею об этом, ибо она расширила мой кругозор. Мне хотелось попробовать свои силы во всех профессиях, все узнать. Магазин был моей жизнью только в течение дня. Я так и не научилась готовить, никогда не тратила время на покупки, у меня всегда была помощница по хозяйству, я всегда выходила куда-нибудь вечером. Я люблю праздновать, есть, делать что-то руками, но люблю и умственную деятельность, мне интересны религия и психология».

Теперь она заменила работу несколькими разными друзьями. Ее самая старшая подруга – парикмахер. Она начинала почти с нуля и постепенно построила бизнес – самый большой и модный салон в городе: «Она была настоящей начальницей». Морисетт восхищалась ею за то, что она была ее полной противоположностью, всегда прекрасно одетой и накрашенной: «Когда я ношу шарф, он просто прикрывает мне шею, а у нее он похож на облако, удивительно шикарное. Для меня она олицетворяла женственность, что меня и привлекает, а я представляла для нее серьезность и уравновешенность». С этой подругой Морисетт объездила весь мир, включая Китай, Японию, Шри-Ланку и США. Собственная страна ее не интересует, потому что в путешествии она стремится уйти от привычного, испытать изумление, а это непростая задача, когда «из-за телевидения у нас все меньше поводов удивляться». Но недавно парикмахер тоже вышла на пенсию и стала другим человеком, уже не умной, общительной светской женщиной, а затворницей, не желающей выходить на улицу. Морисетт не может понять почему, ведь сама она стала общительнее прежнего.

Одна группа ее друзей предназначена для развлечений, походов в рестораны и поездок в Бельгию, а другая – для серьезных разговоров на серьезные темы с регулярными встречами для обсуждения книг, в данный момент – Тейяра де Шардена[17]. «Я участвую в духовных поисках, хотя приступами тревоги не страдаю». Она была воспитана в католицизме, но поверхностно, религия служила лишь поводом для общения. Но теперь, когда времени у нее и больше, и меньше одновременно, она задумывается о вечном. «Я не готова к смерти – хотя и не боюсь ее, – потому что я еще не закончила расти, не завершила поиски Бога, не перестала открывать для себя людей. Я не сестра милосердия, но я люблю людей, до известных пределов; они возбуждают мое любопытство». Означает ли ее удовольствие от знакомства с новыми людьми, когда она занимается благотворительностью, что на самом деле она делает это из эгоистических побуждений? Иногда ее беспокоит это, а иногда то, как обеспечить себе комфортную жизнь в мире, где так много бедных. Но она старается обратить свое любопытство на пользу окружающим. Она вернулась в университет, чтобы изучать «морфопсихологию» – науку о том, что собой представляют люди. Это позволяет ей встречаться с более молодыми студентами, озабоченными проблемами в семье и безработицей. Она помогает в библиотеке для слепых и с удовольствием общается с посетителями. В другие дни она работает волонтером на вокзале, помогая обездоленным, которые приходят туда погреться. Однако самая интересная ее работа – в публичном доме: «Я ничего о них не знала, обращала на них не больше внимания, чем на бродячих собак на улице. Но когда я случайно обнаружила этот дом, мне стало очень интересно, как женщина становится проституткой,