Каннибалы и короли. Истоки культур - Марвин Харрис

и тогда хозяева поднимали их и тащили за волосы к жертвенному камню, где им предстояло умереть».

Ацтеки были не первыми обитателями Мезоамерики, которые приносили в жертву людей. Известно, что такие же практики существовали у тольтеков и майя, поэтому можно сделать обоснованный вывод, что все крутобокие и имевшие площадку на вершине пирамиды этого региона предназначались в качестве сцены для зрелищ, в ходе которых человеческие жертвы скармливались богам. Кроме того, человеческие жертвоприношения не были изобретением государственных религий. Исходя из свидетельств об обществах охотников-собирателей и деревенских жителей на всём американском континенте и во многих других территориях планеты, можно предположить, что человеческие жертвоприношения возникли задолго до появления государственных религий.

Индейские общества от Бразилии до Великих равнин Северной Америки регулярно совершали ритуальные человеческие жертвоприношения, чтобы заполучить определённые выгоды. Практически у каждого элемента ритуала ацтеков обнаруживается свой предвестник в верованиях и практиках обществ охотников-собирателей и деревенских жителей. Свои прецеденты имелись даже у акцента на такой специфической «хирургической» процедуре, как вырывание сердца. Ирокезы, например, соперничали друг с другом за привилегию съесть сердце храброго пленника, чтобы обрести частицу его доблести (см. [Scheele 1950: 101]). Главными жертвами везде, где были распространены подобные практики, становились попавшие в плен мужчины. Перед убийством их прогоняли сквозь строй, избивали, забрасывали камнями, жгли, уродовали или подвергали другим видам пыток и издевательств. Иногда их привязывали к кольям и давали дубину, чтобы они могли защищаться от своих мучителей. В отдельных случаях одного или двух пленников содержали в течение длительного времени, предоставляя им хорошее питание и наложниц.

Ритуальное жертвоприношение военнопленных у племенных и деревенских народов обычно сопровождалось поеданием всего тела жертвы или его части. Благодаря рассказам одного очевидца – немецкого моряка Ганса Штадена, чей корабль потерпел крушение у побережья Бразилии в начале XVI века (см. [Métraux 1945]), – у нас имеется наглядное представление о том, как одно из таких племён, называвшееся тупинамба, сочетала ритуальные жертвоприношения с каннибализмом.

В день жертвоприношения пленника, обвязанного верёвкой вокруг талии, тащили на площадь. Его окружали женщины, которые оскорбляли его и издевались над ним, однако пленнику позволялось дать волю своим эмоциям и бросать в женщин фрукты или керамические черепки. Тем временем старухи, разрисованные в чёрный и красный цвета и надевшие ожерелья из человеческих зубов, выносили на улицу разукрашенные вазы, в которых предстояло сварить кровь и внутренности жертвы. Мужчины передавали из рук в руки ритуальную дубинку, которая использовалась для убийства, чтобы «обрести силу, которая затем позволит захватить других пленников». Палач был одет в длинный плащ из перьев, за ним следовали родственники, которые пели и били в барабаны. При этом палач и пленник насмехались друг над другом. Пленнику давалось достаточно свободы, чтобы он мог уклоняться от ударов, а иногда ему в руки вкладывали дубинку, чтобы он мог защищаться, хотя и не имел возможности нанести ответный удар. Когда, наконец, его череп был раздроблен, все «закричали и засвистели». Если в то время, пока этот человек находился в плену, ему предоставлялось жена, предполагалось, что она должна пролить слёзы над его телом, а затем присоединиться к дальнейшему пиршеству. В этот момент старухи «бросались пить ещё тёплую кровь», дети окунали в неё руки, а «матери мазали кровью соски, чтобы даже младенцы могли её отведать».

Далее тело разрезали на четыре части и готовили на жаровне, пока «старухи, больше всего охочие до человеческой плоти», слизывали жир, капающий с брёвен, из которых была сооружена жаровня. Примерно два века спустя и за несколько тысяч миль к северу от Бразилии иезуитские миссионеры стали свидетелями похожего ритуала среди гуронов в Канаде (см. [Thwaites 1959: XIII, 59–79]). Их жертвой оказался один ирокез, захваченный вместе с несколькими товарищами, когда они ловили рыбу на озере Онтарио. Руководивший ритуалом вождь гуронов пояснил, что Солнце и бог войны будут довольны тем, что они собираются сделать. Важно было не убивать жертву до рассвета, поэтому вначале требовалось сжечь только её ноги. Кроме того, в течение этой ночи никому нельзя было вступать в половую связь. Пленника со связанными руками, то кричащего от боли, то поющего песню о вызове на бой, которую учили в детстве как раз для таких случаев, завели в дом, где на него набросилась толпа, вооружённая факелами с горящей корой. Пока пленник метался из одного конца комнаты в другой, одни гуроны хватали его за руки, «грубой силой ломая ему кости, а другие протыкали ему уши палочками, которые там и оставляли». Всякий раз, когда казалось, что пленнику вот-вот наступит конец, вмешивался вождь, «приказывая им прекратить мучения – по его утверждению, было важно, чтобы пленник увидел дневной свет». На рассвете его вывели на улицу и заставили взобраться на платформу, сооружённую на деревянном помосте, чтобы вся деревня могла наблюдать за тем, что с ним происходит, – этот помост служил сценой священнодействия, выполнявшей ту же функцию, что и пирамиды, которые воздвигались для аналогичных целей в государствах Мезоамерики. Теперь за истязание пленника принялись четверо мужчин. Они выжигали ему глаза, прикладывали к плечам раскалённые томагавки, засовывали раскалённые клейма в горло и прямую кишку. Когда стало ясно, что жертва почти при смерти, один из палачей «отрубил ей ногу, другой – руку, а третий почти одновременно отсёк голову от плеч и бросил её в толпу, где кто-то её поймал», чтобы отнести вождю, который затем устроил «по этому случаю пиршество». Туловище жертвы было съедено в тот же день, а по дороге домой миссионеры встретили человека, «который нёс на вертеле одну из полузажаренных рук пленника».

Здесь необходимо сделать небольшое отступление, рассмотрев те интерпретации данных ритуалов, которые связывают их с некими врождёнными человеческими импульсами. Особый интерес представляют изощрённые теории, сформулированные в рамках фрейдистской традиции, где утверждается, что пытки, человеческие жертвоприношения и каннибализм поддаются пониманию в качестве выражения инстинктов любви и агрессии. Например, Эли Саган [32] в одной из недавних работ [Sagan 1974] утверждал, что каннибализм представляет собой «наиболее фундаментальную разновидность человеческой агрессии», поскольку он предполагает компромисс между любовью к жертве в виде её поедания и убийством жертвы, поскольку она вызывает фрустрацию у того, кто его совершает. Всё это якобы и объясняет, почему к жертвам иногда относятся с огромной добротой, прежде чем начнут их пытать – палачи, мол, попросту воспроизводят свои отношения любви-ненависти с собственными отцами. Однако при таком подходе невозможно прояснить то обстоятельство, что для пыток, жертвоприношений и поедания пленников необходимы собственно пленники, а их невозможно захватить без ведения войны. Выше уже