Свет, который мы потеряли - Джилл Сантополо

Я обернулась к Даррену:

– Кажется, у меня воды отходят.

Он застыл как вкопанный:

– Правда? – В глазах его было неподдельное волнение. – Погоди, тебе кажется или ты уверена?

– Кажется, уверена.

Он засмеялся, обнял меня и поцеловал:

– Идти сможешь? Как себя чувствуешь? Может, вызвать врача? Сейчас же, а?

Хотя мне было очень тревожно – я не знала, что меня ждет, а мои ноги намокли и совсем замерзли, я сказала, что уж квартал до нашего дома как-нибудь прошагаю, а врача вызовем, когда доберемся. Всю дорогу он держал меня за руку и что-то быстро говорил, быстрей, чем обычно, кажется, решал, кому надо позвонить и что не забыть взять с собой, когда поедем в больницу. «Зарядку для мобильника! Ноутбук! Айпод и колонки!» Он заранее заготовил список, что мы с ним будем слушать на каждой стадии схваток и родов. Я, впрочем, не была уверена, что мне захочется слушать хоть что-нибудь из списка, но главное, он был чем-то занят, возился, делал приготовления.

Мы сидели дома, ждали, пытались смотреть фильм, который я совсем не запомнила, как вдруг начались схватки. Мы вызвали такси и помчались в больницу. Через двенадцать часов родилась Виолетта. Она была настоящая красавица, сущий ангел, с темными волосиками и темными глазками и такими длинными ресничками, каких я у новорожденных ни разу не видывала.

У Даррена есть еще один пунктик: он считает, что все новорожденные всех его друзей – и тройня Джея с Ванессой не исключение – похожи либо на Уинстона Черчилля, либо на мистера Магу[13]. Он до сих пор время от времени открывает ноутбук, показывает мне фотографию ребенка своих знакомых в «Фейсбуке» и спрашивает: «Черчилль или Магу?» И честное слово, они действительно всегда очень похожи либо на одного, либо на другого.

Когда нашу Виолетту помыли, одели, завернули плотным конвертиком, с полосатым чепчиком на головке, и медсестра вручила ее мне, я посмотрела на Даррена:

– Черчилль или Магу?

– Послушай, мне кажется, это первый ребенок за всю историю человечества, который не похож ни на того, ни на другого. Знаешь, на кого она похожа? На тебя! Надо же, повезло девчонке.

Он скинул туфли и залез ко мне в постель, и мы все трое прижались друг к другу. В эту минуту я испытала настоящее благоговение перед чудом, которое сотворили мы с Дарреном. Тем более что девочка похожа на меня, и я благословляла законы биологии, благодаря которым стало возможно такое счастье.

– Люблю тебя, – сказала я.

– Люблю вас обеих, – отозвался Даррен.

Я хочу, чтобы ты понял: я очень, по-настоящему люблю Даррена. Пусть наше чувство и несовершенно, но оно есть, и это истинная любовь.

Когда я обручилась с Дарреном, мне показалось, что я вступила в некий клуб, членство в котором насчитывает десятилетия, столетия, тысячелетия: Женский клуб невест. Примерно то же самое чувство охватило меня на свадьбе, словно Женский клуб жен очень укрепился, стоило мне надеть подвенечное платье, подойти к алтарю и сказать: «Да». И еще раз я испытала подобное, ни с чем не сравнимое чувство членства в особом клубе, когда родила ребенка. Женский мир для меня словно разделился на две половины: тех, у кого есть дети, и тех, у кого их нет. На Матерей и Бездетных.

Но даже в этом клубе было свое подмножество: Мамы, которые взывали к помощи Господа, и Мамы-спецы, помещающие в «Фейсбуке» фотографии детишек, одетых в девственно-чистые наряды, сладко спящих на сатиновых подушках и с подписями типа: «Мне снится папа».

К этой породе мам я не относилась. И до сих пор не отношусь. Никогда такой не стану.

Вступить-то я в Клуб мам вступила – пришлось, тут уж никуда не денешься, – но день, когда мы с Виолеттой были чистенькие, накормлены и спали больше пяти часов в сутки, я считала удачным. Мне полагался трехмесячный декретный отпуск, но к концу второго месяца я уже совершенно измоталась и выдохлась. Сказка под названием «Сижу дома с ребенком» оказалась совсем не сказкой.

Минимум раз в день звонила Кейт: спросить, как дела, и узнать, не нужно ли мне чего, хотя ее помощь исчерпывалась двухминутной болтовней по телефону. Полгода назад она родила дочь Викторию, и в ее фирме к материнству относились очень благородно и великодушно – на работу она вышла совсем недавно, зато пахала как сумасшедшая, стараясь всем доказать, что она отнюдь не хочет посвятить свою жизнь только детям.

– Скоро будет полегче, – утешала она меня. – Вот увидишь.

Но, увы, легче не становилось.

Я продолжала кормить Виолетту грудью, а ела она почти непрерывно, день и ночь. Во всяком случае, так мне казалось. Бывали дни, когда я даже рубашку не надевала, не до этого было. И еще я столкнулась с проблемой, которую назвала «Система уровней фекальных отправлений». Первый уровень – еще туда-сюда, терпимо. Уровень второй – это полный подгузник. Уровень третий – когда течет через щели подгузника по ногам. Четвертый уровень – расползается по спине. И самый страшный – пятый, когда весь ребенок с головы до ног перемазан фекалиями. Тут уже без ванны никак не обойтись. Да и мне, чаще всего, надо менять одежду. В случаях с третьим, четвертым и пятым уровнем я выбрасывала столько ползунков, что на бедную девочку не оставалось что надеть.

Тем не менее Виолетта не остановилась на достигнутом и однажды ухитрилась дойти до следующего фекального уровня, шестого. Утро началось прекрасно. Доченька была чистенькая, я тоже, мы с ней только что перекусили – правда, за последние несколько дней я вряд ли спала больше трех часов в сутки. Стояла жуткая жара, и на Виолетте были только ползунки и маечка. Дочь моя уже начала улыбаться, и, когда она это делала, я таяла от счастья.

Словом, день выдался на славу, и я решила приготовить настоящий обед, а за последние два месяца такое случалось со мной не более двух раз. Я усадила Виолетту в детское креслице, оно качалось и успокаивало ее. Потом разморозила куски курицы и стала обваливать их в сухарях. Работало радио, передавали песенки шестидесятых годов, которые напомнили мне об отце, и я стала подпевать – как раз звучала песня «My Girl». Руки мои были в яйце и панировочных сухарях, настроение прекрасное. И вдруг Виолетта расплакалась.

Я обернулась к ней и обмерла. Да это уже самый настоящий шестой уровень, такого ужаса еще не было! Может, все из-за качающегося креслица, или из-за позы, в которой она сидела, или оттого, что на ней было так мало одежды, ползунки да маечка, но не только ее ножки испачкались в какашках, а также ручки… и волосы тоже. Я чуть не задохнулась от неожиданности, но быстро ополоснула руки и подняла дочь с креслица. Она замахала ручками, и какашки попали мне на лицо, на рубашку и на руки. А потом ее вырвало. На мою прическу. Она продолжала кричать, закричала и я.

В таком состоянии нас обнаружил Даррен.