Двор на Поварской - Екатерина Рождественская

– А моего комиссовали, не воевал он. Мама непутевым его называла. Умер недавно. Чахотка.

– А моего в сорок четвертом в Латвии убили. Вернее, смертельно ранили, и он скончался в госпитале от ран. Похоронка пришла, а где могила, неизвестно, – вздохнул Роберт. – Мама во время войны снова замуж вышла. Написала мне письмо, прямо поставила перед фактом. Просто-напросто сообщила, что теперь ты, сына, не Роберт Станиславович Воркевич, а Роберт Иванович Крещенский. Мне четырнадцать было. Все в голове перемешалось тогда, а рядом никого родного, чтоб объяснить, как такое возможно, откуда такие метаморфозы. Горевал очень.

Роберт закурил. Долго молчал, вспоминая те переживания, уже не ребенка, но еще не взрослого, пустоту и глубокое ощущение того, что его предали.

Они подошли к воротам круглого двора. Тарас сосредоточенно чистил у входа, разбивая лед маленькой тяжелой лопаткой. Минтай сидел у ворот на часах и внимательно следил за редко проезжающими машинами. Лед брызгал и разлетался во все стороны. Освободив небольшое пространство, дворник сгребал осколки большой лопатой и выгонял их на улицу, красиво присыпая ими сугробы. Колотого льда было много, он играл на солнце и радовал глаз. Как только наступили морозы, Тарас, как и каждую зиму, залил каток по кругу двора, несколько дней потом никого не пускал, выравнивал поверхность и даже вывешивал флажки, как при охоте на волков, чтоб никто неустоявшийся каток не испортил. Потом, как пришло время, потопал по льду, поскользил на одной ноге, погладил рукой и, что-то замычав, торжественно снял флажки, дав понять, что уже можно, катайтесь на здоровье, пора. Жители гордились, что у них есть персональный каток, хоть и махонький, но свой, даже специально приглашали гостей по выходным и чинно накручивали круги вокруг утопленных в снегу китаек и лип. Окружность катка обрамляла ярко-оранжевая тропинка из песка, Тарас ежедневно ее подравнивал и обновлял. Такие же аккуратные дорожки-лучики вели к каждому входу и делали двор похожим на солнышко. И вообще, под шаркающий звук Тарасовой лопаты просыпаться было всегда приятно. Сам он вставал в 6, начинал убирать снег на улице у проезжей части, откидывая снег загребущей снегоуборочной машине, потом тщательно посыпал очищенное песком, а к 7 уже заходил во двор, и все знали без будильника, что пора вставать, когда слышали Тарасову лопату – «пшшшш, пшшшш, пшшшш…».

Тарас улыбнулся во весь рот и кивнул Алле. Потом внимательно посмотрел на ее спутника. Он всегда отслеживал всех незнакомцев, особенно если те шли одни: кто, к кому – ведь с него спрос будет, если что. А Алла росла у Тараса на глазах, он любил Киреевских, уважал Полину и Лиду, за долгие годы они уже сроднились, зная друг о друге больше, чем иной раз члены одной семьи, и ему было небезразлично, кого Аллуся ведет в дом. Минтай внимательно посмотрел на пришедших, завилял Алле хвостом, ткнулся морозным носом в коленку и с подозрением обнюхал Роберта. Потом махнул на все лапой и сел, начав яростно чесать за ухом.

– Пришли, я вон там живу! – сказала Алла Робе и показала в глубь двора. – Зайдем? Чаем угощу.

– Нет, спасибо, неудобно, я в следующий раз.

– Пойдем, говорю! Удобно, именно сейчас удобно! – Алла взяла за руку и потянула за собой большого, неуклюжего парня. – Только мы в подвале живем, ничего?..

– Меня испугать практически невозможно, – сказал Роберт, осмотревшись. – Под землей должно быть уютно, правда же?

Роберт удивился тогда, с какой легкостью его восприняли, как Лидка сразу побежала на кухню печь лепешки (тесто почему-то было заранее поставлено, будто знали), а баба Поля стала расспрашивать про учебу, про Петрозаводск, про родителей и младшего брата. И сидели долго, и ему не хотелось уходить, да и отпускать его никто не собирался. Он вдруг понял, как всю жизнь не хватало ему такой простой теплоты, таких обыденных звуков, такого восхитительного запаха пригоревшего масла, такой милой женской суеты вокруг. А когда ушел уже затемно, Поля подытожила:

– Лучится добротой. Редкий. На Илью Муромца похож.

– А глаза-то какие… Вот сразу видно человека! И грима на нем нет ни капли, – с улыбкой сказала Лидка.

– Какого грима? – Алла сначала даже не поняла.

– Естественный, простой, без двойного дна. Не то что Пупкин.

– Да ладно, сдался тебе этот Пупкин! На то он и Пупкин! Мы о нем забыли уже! Зато Роберт стихи такие пишет! Талантливый очень! – Алла попыталась свернуть разговор в сторону от такого детального обсуждения, но мама с бабушкой интуитивно чувствовали, что дело совсем не в таланте, славе или там деньгах – дочь привела к ним человека с такой огромной душой, что могло бы хватить на весь город.

– Светло от него. Вот и весь мой сказ, – улыбнулась Поля.

Таким Роберт впервые появился во дворе на Поварской. Начало 1950-х

Вскоре все в институте стали говорить о скорой женитьбе Аллы и Роберта.

– Ты, говорят, на Алке собираешься жениться? – спросил однажды Гена, слишком приблизившись к Роберту и пуская «дукатный» дым ему в лицо. Имя он свое не любил и всегда мечтал, чтобы его хотя бы называли Геннадием, но это полное имя не держалось на нем, сползало, а детское Геночка прилепилось – не оторвать.

– Да, скоро, – ответил Роберт.

– Ну-ну, старик, ты подумай хорошенько, товар-то уже пользованный, лежалый, в прямом смысле слова, тебя это не смущает? – ехидно спросил друг.

– О ч-ч-чем ты?

– Ну, ты ж в курсе, что мы с ней гуляли, с результатом гуляли, она из этих баб, из близлежащих, – он приблизился к Роберту еще и стал с ухмылкой что-то шептать ему на ухо. Садистская улыбка извивалась на губах, а бесстыже-бесцветные глаза смотрели в пустоту. Роберт молча и сосредоточенно слушал, опустив взгляд, а потом, даже еще чуть приблизившись к Генкиному уху, тихо и совсем не заикаясь, сказал:

– Я бить тебя не буду, Пупкин, еще убью невзначай. А сидеть из-за тебя не хочу. Но знай, что ты – гнида. Таких давить надо.

Геночка присел, словно его слегка сверху пристукнули мухобойкой, недоуменно заиграл лицом и, секунду подумав, браво заржал:

– Да ладно, старик, я ж пошутил, надо же было проверить твои чувства, – Генка наигранно засмеялся и испуганно попытался все свести к шутке. – Мы ж друзья, старик, ты чего, в самом деле, поверил?

– Еще одна такая шутка, и раздавлю. Я тебя предупредил. – Роберт очень спокойно посмотрел в Генкины юродивые глаза. Тот не выдержал, взгляд отвел.

– Да понял я тебя, чего ты бешеный такой? Пойдем лучше выпьем!

– Пошел ты…

Они долго потом не разговаривали, но Алла все же помирила их.

– Геночка, ну что за сволочной характер у тебя, ну на хрена тебе надо было так пошло врать? – возмущенно спросила Алла.

– Я и не думал врать, я фантазировал! Я не могу без творчества даже в таких делах, – пытался оправдаться Гена.