Последний романтик - Тара Конклин

К вечеру помолвки Джо я вела блог уже десять месяцев. У меня было 5188 подписчиков, от пятидесяти до семидесяти комментариев к каждому посту, и я была на пути к тому, чтобы стать гуру секса для некоторой группы одиноких, в основном гетеросексуальных, молодых женщин с доступом к интернету и сложной личной жизнью.

С момента начала блога я переспала с семьюдесятью шестью мужчинами.

* * *

– Алло! Приветствую вас всех! – произнес Кайл Морган. Он постучал по микрофону. Небольшая сцена-платформа была установлена у стены напротив окон, и Кайл взошел на нее и оглядел своих гостей с довольным выражением спокойного благодушного хозяина. У Кайла всегда было это выражение мягкой властности. Он был вице-президентом «Морган капитал» при своем стареющем отце, реально он всем и управлял, он определял правила, и он сам же чаще всего их нарушал.

– Дети, дети, ну давайте, – сказал он, перекрикивая гул. – Все в кружок, настало время слушать.

Все головы повернулись к сцене. Наступила долгожданная тишина.

– Ну вот и славно, теперь всем вам после урока будет награда, – ухмыльнувшись, сказал Кайл. – Прежде всего я хотел поблагодарить всех вас за то, что вы пришли поздравить Джо и Сандрин. – Несколько восторженных криков, аплодисменты. – Думаю, что выражу чувства многих друзей Джо, если скажу Сандрин спасибо за то, что она убрала наконец Джо Скиннера с рынка, и теперь у многих из нас появился шанс. – Смех и крики. – И, я уверен, подруги Сандрин сказали бы то же самое. Дорогая, сегодня ты просто чудесное видение, вот правда. – Сандрин в толпе кивнула белокурой головкой.

Кайл всегда нравился мне больше многих друзей Джо из колледжа. Может быть, дело было в том, что он был хоть и гетеросексуален, но не совсем. Возможно, он был слегка влюблен в Джо, или в кого-то еще из их соседей по общежитию, или во всех сразу. До Олдена он учился в Академии Дайтон, мужской школе-интернате, где был капитаном теннисной команды. Его образ жизни оплачивался банком его отца, но Кайл относился к своим привилегиям очень легко и с удовольствием делился ими с окружающими. Я получала от него билеты на концерты, приглашения на праздники и вечеринки, куда сам Кайл пойти не мог, рабочее интервью (хотя и не саму работу) в одном либеральном фонде. Поскольку я была младшей сестренкой Джо, Кайл окружил меня обширной сетью своей заботы и щедрости, и находиться там было тепло и хорошо. Для Джо это много лет было больше чем домом.

Кайл неторопливо, витиевато рассказывал об их с Джо совместной учебе в Олдене, о тех годах волшебной мечты, как он назвал их, и студенческого братства, и той любви, которую они все испытывали друг к другу.

– У нас никогда не было лучшего организатора вечеринок, – сказал Кайл. – Да, Джо? Я прав? Все были какие-то психи.

Джо поднял руку и завопил:

– Ка-айл, – громким, завывающим голосом. Он разбил имя на два раздельных слога – Ка-айл – и повторял их снова и снова, как заклинание. Кайл рассмеялся и поднял руку в ответ, и вскоре все соседи по общежитию – а их тут было минимум тридцать – последовали за ними. По мере продолжения криков слово изменилось и перестало быть человеческим именем, а стало чем-то еще. Чем-то животным и неподходящим моменту. Звук, искаженный целью, для которой был использован.

Но постепенно руки опустились, а крики замерли. Только Джо продолжал. В одиночку он все скандировал с той же громкостью, в том же ритме:

– Ка-айл, Ка-айл.

С моего места мне не было видно Джо; я только слышала его голос.

Кайл неуверенно оглядел толпу.

– Сандрин, – сказал он в микрофон. – Ты тут? Мне кажется, твоему жениху не помешал бы стакан воды. – Он нервно рассмеялся, и тут на сцену вышел Эйс и начал представлять следующего выступающего так громко, что его голос почти заглушил крики Джо. И вопли Джо внезапно затихли, и началась следующая речь, на сей раз какой-то знакомой Сандрин.

Весь эпизод занял не больше пяти минут, но он изменил настроение в зале. Вечер был расстроен, почти на грани провала, как будто в этом ритмичном скандировании был скрытый смысл, который уловили все, кроме Джо.

И тут настала моя очередь. Кайл сделал краткое вступление. Наступила шуршащая тишина, в которой головы всех присутствующих поворачивались в мою сторону, пока я выходила на сцену. Я наслаждалась значительностью всех этих взглядов, обращенных на меня, вниманием друзей и коллег Джо, выражением удивления на лицах его соучеников: смотрите, это Фиона, она больше не трусит за спортивной умницей Рене и мечтательной красоткой Кэролайн. Она больше не толстая, не застенчивая, совсем взрослая женщина. «Потрясающе выглядишь», – сказал Эйс.

– Стихотворение называется «Он и Она», – объявила я, откидывая с лица кудрявую прядь.

Я начала читать. Я думала не о толпе, не о Номере 23, Джо, Сандрин и даже не о стихах в целом, их значение, чувства, которые я хотела вызвать (желание и надежду, гордость и страсть), но только о звучании каждого отдельного слова, о музыкальности всего в целом, о ритме. Я погрузилась в мелодику стихов так же, как другие поэты, выдающиеся замечательные поэты, которых я видела за чтением их работы.

Я дочитала почти до середины, когда начался шум. Он исходил из самого конца помещения, ропот разговоров, не громкий, но достаточно различимый, чтобы до меня донеслось отдельное слово – скучно, сказанное со смешком. Я взглянула туда и увидела спину высокого, красивого мужчины – Джо, моего брата. Он только наполовину повернулся к сцене. Рядом с ним стоял другой человек, и оба они покачивались, слегка наклоняясь и снова выпрямляясь, разговаривая и смеясь. Щеки Джо налились ярко-красным цветом, он запрокинул голову и издал громкое, резкое «Ха!» в ответ на какую-то реплику собеседника.

Я продолжила чтение. Не обращая внимания на Джо, я поднесла микрофон поближе к губам и заговорила громче и быстрее. Но в зале начался общий шорох. Шум распространялся из дальнего конца, сначала медленно, такой нервный, щекочущий звук, а затем, словно повернули выключатель, начался естественный процесс, и вся толпа погрузилась в разговоры. Я снова посмотрела в зал, люди собирались группками, переговаривались, болтали и пили. Я увидела поднятую из толпы руку, подзывающую одного из официантов, которые стояли вдоль стен.

Я не знала, что делать. Я не закончила читать стихотворение. Я попыталась говорить в микрофон еще громче, но мой голос терялся в общем шуме. Я замолчала посреди строки. Я поискала Джо, но не увидела его. Единственная, кого я увидела, была моя мать, пробирающаяся ко мне сквозь толпу. Она вышла на сцену со стаканом и ложкой и энергично постучала.

– Тихо! Пожалуйста, тихо! – воскликнула Нони. – Фиона еще не закончила. Она читает.

Ее никто не заметил. Никто не сделал паузы в разговоре.

– Я прошу проявить уважение! – закричала Нони. Ее голос срывался на визг, а лицо покраснело. – Это сестра Джо!

Тогда на нее взглянули несколько человек. На их лицах читалось выражение легкой неловкости и вины, но они повернулись к сцене спиной. Выход Нони на сцену поразил меня почти так же, как то, что она раньше взяла меня за руку. Возможно, на нее оказали воздействие чувства, вызванные предстоящей свадьбой Джо. А может, она выпила лишнего. Так или иначе, Нони пришла мне на помощь, хотя это было последнее, чего я ожидала. Но она была тут, рядом со мной.