Последний романтик - Тара Конклин

Айрис красила ногти ярко-розовым лаком, и в кухне стоял запах ацетона. Так в основном и проходили наши с ней дни – я возвращалась из школы, она доставала из холодильника что-то поесть: колбасу, сыр, йогурт, и я ела, глядя, как она занимается очередным украшательством. Красит ногти, заплетает волосы, наносит косметику.

Айрис остановилась в своем процессе, чтобы обдумать мой вопрос.

– Ой, – вздохнула она, – с бойфрендами столько возни. Им только и нужно, чтобы ты с ними куда-нибудь пошла, а они бы засунули тебе руку сама-знаешь-куда. Вообще-то это отвратительно. – И она, передернувшись, возобновила окрашивание ногтей.

Я находилась в препубертате, у меня еще не выросла грудь, до волос на лобке и первых месячных было еще года два, но, конечно же, я знала, что кроется за этим сама-знаешь-где. Почему это отвратительно? Я в жизни не видела порнографии или голого мужчины, кроме собственного брата, но мне иногда удавалось взглянуть на обложки журналов с девицами, стоящие в аптеке на самых верхних полках. Однажды я засекла учителя математики старших классов, мистера Лоудена, стоящим перед полкой и небрежно листающим их, как будто это было его прирожденным правом – смотреть на голых женщин в ярком аптечном свете, пока мы все проходили мимо со своим сиропом от кашля и рецептами ушных капель. Я видела, как он раскрыл журнал, развернул цветную вкладку и приподнял брови, улыбаясь тайной, тихой улыбкой.

Спустя много лет, когда я открою блог Последний Романтик, я вспомню эти журналы и их обложки. Они предлагали нечто настолько привлекательное, настолько развращающее, что могли стоять только на самых верхних полках, куда дети и женщины просто не дотягивались. Женская тяга к сексу считалась опасной. Сексуальное желание могли выражать только и исключительно мужчины. Отцы моих друзей, учителя, старшие братья. Все те, кто доставал до верхних полок.

Где же, спрашивала я себя уже тогда, была моя верхняя полка? И какие чудеса ждут меня там?

* * *

Уилл ушел, и я уже всерьез начала искать Нони, беспокоясь, что она могла заметить наш разговор, и я буду вынуждена объясняться. В том, что касалось нас, ее дочерей, Нони не признавала никаких границ, будь то проблемы с кожей, бойфренды или рабочие перспективы. Ее вопросы, всегда прямые и по делу, были направлены на то, чтобы получить ответ, содержащий достаточно информации, чтобы она могла критиковать нас. Уклонение от вопросов Нони стало среди нас с сестрами своего рода спортом, таким словесным теннисом, в котором Нони всегда удавалось сравнять счет. Я могла только предположить, сколько всего она смогла бы извлечь из истории с Уиллом с его поцелуем.

Но я могла не волноваться. Когда я ее отыскала, Нони стояла одна где-то на краю, не вписываясь в толпу, но совершенно спокойная в своем черном хлопковом платье и крупном хипповском ожерелье. К концу среднего возраста Нони обрела какую-то мистическую самодостаточность, которая выделяла ее из всего представленного здесь богатства напоказ. Она никогда не красилась, ее волосы, которые снова отросли, были длинными, вьющимися и непокорными.

– Ну наконец-то, – сказала Нони, обнимая меня. – Я уж думала, ты заблудилась.

– Я не настолько опоздала! – отрезала я, почувствовав себя одернутой и обиженной, а потом еще и глупой, потому что была одернута и обижена. Я была взрослой. И могла приходить и уходить, когда мне будет угодно.

– Я пыталась обсудить свадьбу с мамой Сандрин, но она вместо этого пристала ко мне со своими бездомными кошками, – закатила глаза Нони.

Жасинда, мать Сандрин, была неуловимо похожа на Игги Попа: светлая, плоская и худая, как борзая собака. Ее основным занятием было участие в различных организациях и комитетах, связанных с животными. Меня ничуть не удивило, что Нони было трудно с ней общаться.

– А что насчет кошек? – спросила я, вспомнив тех, что были у Кэролайн.

В конце концов, я отволокла их всех в приют в Квинсе. Мои дурацкие соседки не захотели оставить котеночка, даже самого маленького, с бело-голубыми глазами, но я наврала Кэролайн, сказав, что всех пристроила по домам.

– Очевидно, в пригородах это большая проблема. Тучи грязных, тощих бездомных кошек. Жасинда просит устроить ей тур по приютам для животных, когда приедет в Бексли. – Нони пригласила родителей Сандрин приехать к ней с ночевкой позже на этой неделе и уже горько раскаивалась в этом своем решении, потому что у Жасинды были непереносимость глютена и полное воздержание от алкоголя.

Мы с Нони стояли возле окна, глядя, как один за другим загораются фонари Центрального парка. От такой близости к стеклянной стене у меня закружилась голова, словно деревья, люди и фонари, движущиеся в парке, вдруг закачались и стали надвигаться на меня сплошной стеной. Туда-сюда, вверх-вниз. Я закрыла глаза и отвернулась.

– А где Рене? – спросила Нони, взглянув на часы. – Ее смена уже час как закончилась.

– Если она успеет, это будет чудо, – ответила я.

Работа Рене была сложной, требовала от нее очень многого и всегда служила оправданием всех пропущенных событий и опозданий. Я всегда ждала, что Рене найдет себе более важное занятие, чем провести время с нами, с семьей.

– Она придет, – сказала Нони. – Она обещала Джо. Пошли ей эту свою штуку по телефону.

– Эсэмэс, Нони. Это называется «эсэмэс». – Я достала телефон и написала: «Ты где?»

– Ты боишься читать стихи? – спросила Нони, оглядывая помещение. – Тут много народу.

– Немного, – сказала я.

Я не стала объяснять, что меня пугает не количество народа, а присутствие Уилла, Номер 23, и что он может внезапно как-то осознать, что я и есть Последний Романтик, прямо тут, перед Нони и сестрами. Нони, может, в жизни не видела ни одного блога, но наверняка имела об этом свое мнение. Особенно о блоге насчет исследования женской сексуальности, который ведет ее младшая дочь.

Должно быть, Нони разглядела на моем лице дискомфорт, потому что взяла меня за руку.

– Все будет отлично, Фиона, – сказала она. – Ты зажжешь. – Ее рука была сухой и теплой, и меня удивила ее тяжесть и то, как крепко ее пальцы переплелись с моими. Нони не была любителем прикосновений, объятий, держаний за руку, всех этих все-будет-хорошо. Все, что я знала о том, как полагаться на себя, я узнала от нее. И сейчас ее неожиданное прикосновение успокоило меня сильнее, чем я могла ожидать. Это было именно то, что мне нужно.

– Фиона, вот ты где! – раздался позади меня голос Сандрин.

Я отпустила руку Нони и обернулась, попав в ее костлявые объятия.

– Какая ты красивая, – сказала я.

Я всегда говорила это Сандрин, потому что она всегда хотела это услышать. Но сегодня это так и было. На Сандрин было кремовое платье, короткое, с узкой талией, с милой юбочкой в складку и большим декольте, обнажавшим худые, как палочки, ключицы. В ее ушах сверкали бриллианты.

Она улыбнулась.

– Не могу дождаться твоих стихов. Ждем только Кайла, он должен начать выступления. – Она подмигнула. – Ой, да, Фиона, – сказала она, притягивая нас с Нони поближе. – Я уже говорила твоей маме, но я заказала своему парикмахеру ваши прически к свадьбе. – Ее взгляд скользнул по моим волосам – распущенным, кудрявым, еще влажным после мытья. – Ну, чтобы мы все были в едином стиле. Хорошо?