Туман над Смородиной - Катерина Самаркина

себе позволяешь, Хранительница? — зло процедил нечистый сквозь зубы.

Дана обернулась на его голос, вылавливая белое пятно на берегу. В сумерках, накрывавших сейчас лес вокруг Студёного озера, её зрение было совсем плохим.

— Ты всё ещё здесь… — недовольно цокнула она. Жабры на её шее вздулись.

Тумун медленно начал приходить в себя, взгляд вновь прояснился, и он выпрямился, доставая из сумки серебряный ножик и делая надрез на ладони.

— Дана, — позвал он, не оборачиваясь, — спасибо за услугу, — он взял Агенину руку в свою, медленно шагая в сторону отряхивающегося от воды Креслава.

— Тумун! Ты ещё жив! — будто не веря своим ушам, воскликнула русалка, — Я задержу его, беги отсюда! — спило прикрикнула она.

Сделав последний шаг вперёд, Тумун ударил окровавленной ладонью в грудь опешившего Креслава. Алое пятно начало стремительно расползаться по белоснежной одежде, заставляя их обладателя упасть навзничь и закричать в агонии — кровь потомственного колдуна, да ещё и отмеченного фамильяром ведьмы, должно быть, жгла не на шутку. Наверняка эта рана будет затягиваться долго.

Тумун посмотрел на него сверху вниз, наблюдая, как тонкие струйки воды поползли от Озера к нечистому, сковывая его руки и ноги и замыкаясь на шее.

— Заклинатель! — хрипя от удушья позвал Креслав, — Я всё равно тебя достану!

— Не в этой жизни, — равнодушно ответил колдун. Он отшатнулся назад, ноги его едва дрожали.

«Сколько же энергии он у меня отобрал с этим талисманом?!» — злился он, переводя взгляд на подругу. В её глазах он увидел лишь всепоглощающую тоску и сожаление.

Жалела ли она Креслава или себя — он не мог разобрать, но от её разбитого вида ему стало не по себе.

— Пойдём скорее отсюда, пока он не поднялся, — тихо сказала она, начиная вести колдуна в сторону тропы, по которой они пришли.

— Но он сказал, что леший… — начал было Тумун, но был перебит:

— Не служит он ему, — бесцветным тоном кинула она через плечо, — это была очередная ложь, чтобы нас напугать.

Даже не обернувшись на хрипящего и зовущего её «красавица!» Креслава, она поспешила прочь в чащу леса, потянув друга за собой.

Пробежав добрую половину пути, Агена остановилась, облокотившись спиной о раскидистый дуб. Тумун, уперевшись руками в колени, стал хватать ртом воздух от долгого бега.

— Ты как?

— Как рука? — спросили они одновременно.

— Ерунда, до свадьбы заживёт, — отмахнулся колдун, — как ты? — переспросил он.

Агена замялась, теребя накосник, прежде чем ответить.

— Не знаю… — честно скзаала она, — слишком много всего в голове, — она отвернулась от друга, начав ковырять кору на стволе.

На этот раз Тумун помедлил, прежде чем снова заговорить.

— Прости меня, Гена. Я не должен был молчать.

— Не должен был, — согласилась она, — но я тоже не должна была сомневаться в твоих догадках. Ты предупреждал, а я не поверила, — он услышал, как она шмыгнула носом, — конечно ты не сказал после ритуала, я бы тоже не стала говорить после такого, — она схватилась за голову, — почему я такая бестолковая…

— Ты не бестолковая, — возразил Тумун.

— … и доверчивая…

— Возможно самую малость, — задумался он.

— И такая глупая!

— Нет, Агена.

Их взгляды пересеклись: её растерянный и его хмурый.

— Ты не глупая и не бестолковая, — повторил он серьезным тоном.

— Почему я такая неудачница? — спросила она.

— Разве неудачница? — поразмыслил колдун, — Ты — сильная ведьма, у тебя мудрейший фамильяр и самый обаятельный друг на свете! — он горделиво выпятил грудь, задирая нос.

— Тумун, ты самый большой дурак и задавала, — сдерживая улыбку, усмехнулась Агена.

— Я помню об этом каждый день, царевна, — заверил её колдун.

— Я хочу домой, — тихо сказала она, вздыхая.

— Значит, пойдём домой, — согласился он, продолжая путь.

Казалось, что обратно они добирались дольше, чем шли до озера, но Тумун все равно оглядывался и настороженно вслушивался в лес всю дорогу. Тревога отступила только когда они услышали пение птиц под козырьком крыльца лесного дома.

Зайдя внутрь, друзья без объяснений перед ворчащим котом завалились спать, забываясь беспокойным сном. Меон же, продолжая недовольно мурчать, стал ходить от окна к окну, настороженно всматриваясь в живой лес.

Глава 21

— Да ты совсем спятила, я погляжу, — держась за рану на груди прошипел юноша, — старая рыба, совсем Смерти не боишься?

Русалка не моргая наблюдала за корчащимся от боли нечистым. Напряжение, повисшее в округе, перемешалось с ледяным туманом и было таким плотным, что его можно было резать ножом.

— Вот так взять и отпустить их! — не унимался он, причитая, — А ничего, что девчонка тебе воду вскипятила, а? Ничего, что этот паршивец всё ещё живой?

— В-ваше превосходительство, позвольте… — пухлый мужичок суетился вокруг сидящего, пытаясь помочь с кровавой раной.

— Молчать! — рявкнул юноша, — Помни, Мать Вод, с кем ты сейчас имеешь дело. Я здесь…

— Ты здесь никто, Яр, — её глубокий голос перебил его гневную речь, — и тебя сюда по-прежнему никто не звал. Я и мои икринки бываем рады гостям, но ты слишком многое о себе возомнил, притащив за собой и этого несчастного, — кивнула она на мужичка, — и душу покойного старосты Трёх лесов. — спустя мгновение она фыркнула, — Зачем ты вообще его убил? Деревню загубить хочешь?

Креслав обернулся на совсем серого и донельзя худого старика, стоявшего у сосны поодаль, будто опасающегося подходить ближе к берегу.

— Он стал бесполезен. Слишком медлительный и нерешительный, — протянул он, — а что тебе до деревни, хвостатая? Неужели к людям прониклась? — с издёвкой хохотнул он, тут же хватаясь за грудь от пронзительной боли.

— А может и прониклась, — с вызовом отозвалась она, — что ты мне сделаешь?

Юноша поднялся на ноги, в глазах его заблестел недобрый огонёк.

— А вот что, Хранительница. Слушай внимательно: вчера ты учинила мне препятствие, а сегодня я — ха! — ненароком полопаю все драгоценные икринки, что прячутся на дне твоего болота!

В мутных глазах Даны пронёсся ураганом настоящий ужас, она выставила обе руки перед собой в защитном жесте. С поросшей илом чешуи, словно слёзы, закапала вода, разбиваясь об озёрную гладь маленькими льдинками.

…

Тумун проснулся в полумраке Агениной комнаты. Ставни на окнах были плотно закрыты, как и дверь, свечи не горели, так что понять, какое сейчас время суток, было задачей не из простых. Еле — еле подняв слипшиеся от долгого тревожного сна веки, он сел в кровати.

Одежда на теле вдруг начала ощущаться слишком остро — показалась неприятной, само тело — каким-то липким и ужасно грязным. Передернувшись от отвращения к самому себе, он со вздохом встал с кровати и начал снимать с неё простыни и пропахшие