Мемуары двоечника - Михаил Ширвиндт

Посрамленный, наутро я вернул чемоданчик маэстро и с этого момента кардинально поменял к нему свое отношение: и трос превратился в невидимую нить, да и стихи оказались не такими уж плохими, потому что «поэт в России больше, чем поэт»… он еще и фокусник!

Далее выступали молодые талантливые ребята Галя Коньшина и Юра Непомнящий. Они играли эстрадные миниатюры-скетчи и, в сущности, были единственной моей отдушиной на этих гастролях. Впоследствии мы долго поддерживали отношения, и я даже что-то для них написал. Потом этот дуэт-семья распался, и спустя несколько лет Галя засияла всеми красками своего пародийного таланта в программе «Большая разница».

Потом на эстраду выходил юморист Борис Брайнин и долго добивал зрителей курортно-санаторным юмором типа такого:

(Смех, переходящий в аплодисменты.)

— Весной они поженились и прожили в мире и согласии до глубокой осени.

(Просто смех.)

— Иных уж нет, а тех долечат.

(Пауза… смех… аплодисменты.)

(Хохот, повизгивание, бурные аплодисменты.)

И наконец:

(Смех, переходящий в визг, овация.)

Антракт.

Второе отделение начиналось мощно. К микрофону выходил Вадим Реутов и как бы по-свойски начинал:

И понеслось!.. Это был острый сатирический памфлет минут на десять, восхваляющий советскую молодежь, которая в Братске строит, на Амуре сеет, и слегка подтрунивающий над некоторыми потешными старичками, которые «бегом, вприпрыжку мчатся на свидание, узнав сперва, что ветра нет» (это все, что мне запомнилось из этой поэмы, и, увы, найти ее концы на просторах Интернета мне тоже не удалось).

Когда памфлет-поэма заканчивалась, Реутов профессионально добивался аплодисментов, и после того, как запрограммированный гул стихал, добавлял:

— Мне вдвойне приятны ваши овации, не только как исполнителю, но и как автору того, что вы только что услышали!

И вновь его фирменное:

— Э-э-э-э.

Зритель в экстазе!

Ну и, наконец, гвоздь программы — дуэт Шуров и Рыкунин!

Они были очень популярны в 50–60-е годы двадцатого века, о них стали потихоньку забывать в 70-е, в 80-е жанр сатирического куплета полностью исчез с горизонта советской эстрады, и только неутомимые Шуров с Рыкуниным трепетно несли затухающий огонек песенной сатиры по санаториям и домам отдыха.

Программа их была выверена до миллиметра: несколько куплетов, длинный монолог Рыкунина и еще куплеты. Монолог этот меня убивал. Он был настолько «импровизационным», настолько легким: актер как бы задумывался, чтобы подобрать нужное слово, делал «случайные» паузы, в которые, естественно, возникали аплодисменты… И при этом вся импровизация повторялась из раза в раз с такой точностью, вплоть до вздоха, до почесывания уха, что у меня зубы сводило от этой ежедневной пытки. Хотя нет, вру — не зубы. Я, изнывая от тоски ожидания очередной хлесткой репризы, как-то поймал себя на том, что сижу с губами, растянутыми в улыбке! И это притом, что я мечтал залить уши воском, чтобы всей этой искрометности не слышать! И тогда я понял, Николай Рыкунин — великий артист! Он постиг физиологию смеха. Он заставлял людей смеяться, а улыбки — приклеиваться, независимо от желания и настроения потерпевшего.

Куплеты же являли собой переделанные популярные песни и пелись дуэтом под аккомпанемент Александра Шурова. Например, на мотив шлягера Анны Герман «Один раз в год сады цветут» исполнялись куплеты про хулигана, поселившегося в доме и угрожавшего этот дом поджечь. И вот Рыкунин пел:

Неплохо, да? Или такой острый куплетыш:

Хотите еще? Вижу, что хотите. Вот совсем злободневная, прям как вчера написанная:

Заканчивалась каждая песенка, как правило, легким вымогательством аплодисментов. Например, такой финал, спетый поочередно — через строчку:

— Прочесть хотели, зрители, в глазах у вас ответ:

Публика заходилась в овациях, концерт заканчивался, кумиры покидали эстраду и тут же расходились по разным углам — вне сцены «Шурочка» с «Рыкунечкой» общались только в исключительных случаях.

Один такой казус довелось наблюдать и мне. Коллектив погрузился в автобус, и мы поехали в гостиницу. Метров через триста Шуров вдруг закричал:

— Шляпа! Моя шляпа! Я забыл шляпу!

— Остановите машину, — сухо распорядился Рыкунин. Автобус встал. — Идите, Александр, — продолжил он.

— Но мы… Нам надо проехать обратно, — залепетал «Шурочка».

— Идите пешком, и пусть это вам впредь будет наукой! — отрезал «Рыкунечка».

Вот в таком «Необыкновенном концерте» мне довелось провести целый месяц.

На следующий же день после возвращения в Москву из Сочи я был приписан к ансамблю «Самоцветы» — и не каким-то там радистом, а самым что ни на есть грузчиком! С моим опытом «реверберации» оказаться за пультом сложнейшей машины, с которой регулировались штук десять микрофонов и все музыкальные инструменты, было глупо даже мечтать, а носить тяжелое я очень хорошо научился в «Современнике».