Мемуары двоечника - Михаил Ширвиндт

Все еще под впечатлением от встречи я не заметил, как погас свет, заиграла музыка… но вот открывается занавес и на сцену ВЫБЕГАЕТ Аркадий Райкин! Подтянутый, элегантный, в умопомрачительном костюме… подбегает к микрофону и замирает, глядя в зал с едва заметной полуулыбкой.

А. И. Райкин

Ну, тут, понятное дело, крики, стоны, овация — словом, полный восторг зрителей и меня в их числе. Я уже не мог поверить в увиденное мною пять минут назад за кулисами. На сцене стоял другой человек. На сцене стоял тот самый Райкин, которого любили и боготворили миллионы людей. Тот, каким он должен был выйти на сцену, каким его ждали. На сцене стоял АРТИСТ! И ради этого нашего ощущения он сидел, сгорбившись, на стульчике. Он собирался. Он настраивался. Он готовился к этой встрече. И… он волновался! И вот это отношение к профессии, этот урок актерского мастерства, который, сам того не зная, преподал мне тогда Аркадий Исаакович, навсегда закрепился в моем сознании: нельзя просто так взять и выйти на сцену — сцена этого не прощает.

Увы, сотни современных юмористов выходят на сцену именно «просто так» и несут что-то пошлое и убогое, не видя себя в «кривом зеркале» псевдоискусства, но, впрочем, так и должно быть, их сотни — Райкин один.

Не так давно Кирилл Набутов снимал фильм к столетию Райкина и попросил меня рассказать о моих встречах с Аркадием Исааковичем. Было записано большое интервью, которое я, конечно же, начал с той встречи за кулисами.

С этого все начиналось

И вот по прошествии времени я натыкаюсь в телевизоре на тот самый фильм. Начинаю смотреть… Ага, вот фрагмент со мной… Ну-ка, ну-ка… И вот что я услышал от себя: «Когда я первый раз увидел Аркадия Райкина за кулисами, я подумал: «Боже, какой же он старый!»…

Ждете продолжения? Эффектного разворота? Нет! Это все. Больше в этом фильме я не появился. Спустя пару лет я спросил у Набутова, как такое возможно? На что он мне авторитетно заявил:

— Этого не может быть!

Я добавил этот киноэпизод, чтобы таким образом извиниться перед зрителями того фильма, но, в первую очередь, перед Константином Аркадьевичем Райкиным, который, наверное, был крайне удивлен, услышав этот хамский пассаж из моих уст.

Несмотря на всенародную славу, Аркадий Исаакович был человеком застенчивым и по-детски наивным. Он мог надуться на какого-нибудь артиста, пришедшего в слишком элегантном пиджаке (его страсть к шикарным костюмам была общеизвестна), он влюблялся в нового актера или актрису, давал им ключевые роли в своих спектаклях… а потом вдруг разлюблялся, и актер становился просто членом труппы. Райкину приписывают фразу, которую он в сердцах произнес на собрании коллектива, когда артисты возмущенно стали требовать больше и лучше ролей.

— Вы — взбесившийся гарнир! — якобы выкрикнул он.

Во-первых, не верю, что актеры осмелились что-нибудь потребовать у Райкина, во-вторых, сомневаюсь в такой остроумной, но жесткой формулировке (Аркадий Исаакович был человек мягкий), в-третьих, он всегда давал роли всем без исключения артистам, и, в-четвертых, да, мы все были гарниром! Может быть, кто-то тайно злобствовал по этому поводу, но мы, молодежная часть труппы, с радостной покорностью этот факт принимали. Когда ТАКОЕ основное блюдо, то и гарнир смотрится неплохо!

При всем при этом у «гарнира» была прекрасная возможность для самореализации: когда Аркадий Исаакович болел, а болел он, увы, часто (следствие постоянных конфликтов с партийными и «культурными» чиновниками), так вот в эти дни в репертуаре театра оставался только один спектакль — «Избранное». Он ничем не отличался от других постановок: те же миниатюры, те же шутки, да и артисты те же, всего-то одного и не было. Казалось бы, зритель даже не заметит разницы — подумаешь, один артист… Но он (зритель) замечал! Это никак не проявлялось: публика смеялась, благодарно аплодировала… И все же… Вот это «все же» мне посчастливилось однажды увидеть!

В Ленинградском театре эстрады игралось «Избранное». Аркадий Исаакович только-только восстанавливался после долгой болезни. Он уже появлялся в театре, но спектакли пока еще не играл. И вот начинается второе отделение, открывается занавес… На сцене стоит Райкин.

В моей палитре не хватит красок, чтобы описать реакцию зала. Ведь они же знали, что Райкина не будет, и все равно пришли. Пришли, чтобы ощутить атмосферу, дух гения — ведь это ЕГО театр, ЕГО актеры…

Так тысячи людей идут в Дом на Мойке, где жил Пушкин… и ведь знают, что его уже нет с нами, а все равно идут. Они трепетно пересекают гостиную, столовую, благоговейно заглядывают в спальню… а там стоит живой Пушкин! Ну, в данном случае, Райкин — неизвестно, где будет сильнее реакция. В общем, бурные и продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию! Тогда это явление Райкина народу длилось минут десять. Он поднимал руки, он кланялся — но нет, зал стоял и рукоплескал. (Говорят, что однажды на юбилее МХАТа с поздравлением на сцену вышел Аркадий Райкин… И зал, и труппа театра встали. Министр культуры Фурцева, сидевшая в ложе, стала возмущаться. Как же так? Когда вышел на сцену представитель ЦК, артисты слушали его сидя, а вышел Райкин — все встали. Кто велел? В этом и гений Райкина, что никто не велел.).

На самом деле, не только из любви к зрителю Аркадий Исаакович выходил в «Избранном», он еще заряжал свой аккумулятор, подсевший за время болезни. Получив адреналин обожания, прочтя какую-нибудь свежую миниатюру, уже на следующий день Райкин выходил во всем своем великолепии в спектакле «Его величество — театр», и зрители восторженно понимали: да, на сцене появился еще один артист… его имя Аркадий Райкин.

«Сатирикон»

В 1981 году Константин Райкин, настоящий, глубокий драматический артист, неожиданно для всех уходит из «Современника» и идет работать к папе в Ленинградский театр миниатюр. «Как это может быть?! — недоумевали все. — Такой талант, такие серьезные роли, большие перспективы… И вдруг — эстрада, низкий жанр! Зачем?»

И, конечно, все были правы: высоким жанром эстраду в СССР делал один единственный человек — Костин папа, но именно поэтому он и был Аркадием Райкиным, а это значит стать вторым? Тенью отца?.. (так и просится — Гамлета).

Но нет! Костя всех перехитрил. Он задумал свой театр — театр, которого в России еще не было. Музыка, танец, гротеск, положенные на систему Станиславского, с серьезным проживанием образа — это было чистой авантюрой. Хочешь переживаний — иди в Малый, нужны танцы и гротеск — вон за углом Оперетта, а в одном флаконе — ни-ни!

Тогда о существовании знаменитых бродвейских шоу и мюзиклов что-то слышали, но представить себе нечто подобное в наших советских реалиях казалось немыслимым.

А Костя решился. И стал строить свой театр.