Реваншист. Цвет сакуры – красный - Борис Орлов

Пыхтя и отдуваясь, к ним прибежали двое – расчёт станкового пулемёта. Они притащили с собой потёртый «Максим» с ещё гладким медным кожухом и тут же бестолково заметались, пытаясь выбрать место для его установки.

– Отставить мельтешить! – рыкнул Волков. – Патронов сколько с собой? Вода для охлаждения есть?

Услышав в ответ, что патронов – комплект, все четыре ленты, а сменной воды у них нет, потому что не в чем тащить, Всеволод мученически застонал, а потом пообещал им извращённую половую связь с пулемётом и полковым конным парком, если вот прямо сейчас здесь не будет тройного боекомплекта и хотя бы одной канистры воды. Пулемётчики, один из которых увидел свет на берегах Волги, а второй – в Муромских лесах, поверили, прониклись и бодрой рысью унеслись добывать требуемое. Волков, хекнув от натуги, взгромоздил тяжеленный пулемёт себе на плечи и, чуть пошатываясь, припустил к бог весть зачем здесь поставленной небольшой кирпичной будке. Он уже давно присмотрел её для себя в качестве фланговой пулемётной точки, но «станкач» тут явно полезнее будет.

Минут через пятнадцать он снова оглядел свою позицию. Два отделения залегли, создав относительно ровную цепь, выставив над баррикадой стволы винтовок. Вспомнились занятия с комроты Цуда, и Всеволод явственно услышал чуть скрипучий голос командира: «Стрельба залпами является необходимой помощью пулемётам в обороне. Плотный залповый огонь останавливает атакующего противника…» Все правильно: здесь автоматов нет, а трёхлинейка – она трёхлинейка и есть. Двенадцать выстрелов в минуту. И то, если стрелок обученный и выдрессированный. А таких здесь как-то не наблюдается: японцы вон – уже по году отслужили, а все в карате играть пытаются. Так что про своих, советских, говорить, которые и полугода в армии не пробыли? Надо залпами бить…

И тут вдруг в памяти возникла та самая памятная последняя пьянка, которую устроил его отец для своих друзей-товарищей-сослуживцев-однополчан, когда он ТАМ вернулся из ТОЙ армии. Всеволод уже успел опьянеть, слегка протрезветь и снова захмелеть, когда кто-то, кажется дядя Лёша, вдруг громыхнул своим трубным басом, обращаясь к отцу:

– Да мы тебя всю жизнь должны водкой поить! И свечки за тебя в церкви ставить! Помнишь, как ты нашу цепь прореживал? С той стороны пулемёты лупят, а ты между нами бегаешь и ногами – под ребра. «Рассоситесь! – орёшь. – Расползайтесь, мать вашу так! Ща накроют, и всех разом!» Было такое? Вот то-то! И распинал нас по двойкам. И у нас тогда только Вовчик и Баян легли. А у соседей в тот раз – два, а то и три десятка двухсотых!

И ты теперь говоришь, что я тебе не должен? Что ж ты из меня, Севка, гада-то делаешь?!

Воспоминание обожгло парня точно раскалённым железом. Он ещё раз оглядел залёгших за баррикадой и рявкнул так, что с уцелевшего забора посыпались мелкие камешки:

– А ну, уроды, рассредоточиться! Разбиться на двойки, и чтобы между двойками не меньше десяти шагов! Шевелись, муфлоны беременные!

Он подбежал к баррикаде и принялся сапогами распихивать обалдевших бойцов. А в голове Волкова билось только: «Успеть бы! Ну да папаня успел, а я что – хуже, что ли?»

Он успел. Успел растолкать своих подчинённых и сам успел плюхнуться в сточную канаву, шедшую вдоль улицы. А через секунду улицу накрыли трёхдюймовые миномёты Стокса…

Мины летели с противным шипением. Глухое «квак» выстрела, а потом – будто открыли баллон с газом. Всеволод рискнул приподнять голову и поражённо выругался. Ему удалось заметить летящую мину, которая весело кувыркалась в полете[122]. «Да что они там, кирпичами, что ли, стреляют?» – подумалось Волкову. Впрочем, забивать голову посторонними мыслями было некогда: раздался истошный вопль «Цилай!»[123] – и на улицу повалили китайцы. Они бежали, неуклюже выставив вперёд винтовки с примкнутыми штыками. Всеволод презрительно скривился, а в голове промелькнуло читанное где-то: «Оружие, сволочи, как бабы держат»[124]. Он прижал к плечу приклад «дегтяря», примерился и дал первую очередь.

Бежавшие первыми рухнули, словно у них выдернули землю из-под ног. Часто-часто захлопали винтовки красноармейцев, слева зарычал второй «ручник». Китайцы развернулись и все так же, в полный рост, бросились наутёк. Им били в спину, и Волков с какой-то непонятной гордостью отметил, что на улице осталось не менее десятка тел в голубоватой форме. «А ведь это ещё «станкач» молчал», – удовлетворённо подумал Всеволод, и вдруг ему стало как-то не по себе. От вида убитых парень ощутил не то стыд, не то страх. Да, ему уже приходилось убивать. И тогда на болоте, и, наверное, тогда на Кавказе, и даже здесь, вчера. А ему совсем не жалко их – тех, чья жизнь оборвалась из-за него. Но тут же откуда-то из глубин подсознания раздался голос, очень похожий на голос отца: «Видишь ли, сын, убивать врагов – наш долг, наша тяжёлая обязанность, наша кара. Потому что мы – мужчины. И тот, кто поднимет на нас руку, должен знать: он протянет ноги!» Всеволод тряхнул головой и крикнул:

– Все целы?!

– Все… все… все…

– А раз все, тогда взяли лопатки и роем себе убежища. Сейчас нам добавят жару.

С этими словами парень сам взялся за сапёрную лопатку и принялся углублять канаву, пытаясь отрыть что-то вроде лисьей норы. «Если там подождут ещё минут двадцать пять – тридцать, то я успею, – думал Волков в такт ударам лопаты в твёрдую желтоватую почву. – Вот ещё чуть-чуть, и успею…»

И он успел. Когда снова заквакали миномёты, он закатился в глубокую узкую щель и, прижимая к груди пулемёт, принялся считать разрывы. Миномёты выстрелили двадцать семь раз, а потом снова раздалось: «Цилай! Цилай!» – и Всеволод вынырнул со дна канавы. Пулемёт угнездился на сошках, короткие рубленные очереди понеслись навстречу вопящим людям, и маленькие смертоносные свинцовые осы вгрызлись в тела.

С левого фланга заработал второй «дегтярь», сквозь очереди пробилась винтовочная пальба, но китайцев оказалось слишком много, чтобы два ручных пулемёта и восемнадцать трёхлинеек могли их остановить. Серо-голубая волна накатывалась всё ближе и ближе. Всеволод смёл очередью троих, подобравшихся на уверенный бросок гранаты, повернул ствол вправо и услышал, как сухо щёлкнул вхолостую боёк. По спине пробежал предательский холодок: враг слишком близко и можно не успеть поменять диск. Руки сами сбросили опустошённый магазин, потянули из брезентовой сумки полный, когда Волков понял, что не успевает. Прямо на него огромными прыжками мчался, выставив перед собою штык, сухонький китаец с перекошенным от злости лицом. Всеволод перехватил пулемёт точно дубину, примерился…