Выжить вопреки - Игорь Викторович Поляков

жарить. Жареное солнце больших городов – строка из песни умершего мира, которая неизменно вспоминалась, когда наступал очередной день.

Многое изменилось с тех пор, как он, убив свою жену, ушел от своего разрушенного дома с дочерью Мариной. Кстати, её он изнасиловал и убил в первую же ночь. Она ему напоминала жену, и только поэтому, когда она по его приказу покорно и безропотно легла перед ним, раздвинув ноги, он, удовлетворив свою похоть, задушил её. Покорность жертвы была для него тем, что бесило его, и заставляло делать то, что он, может быть, и не хотел делать.

-Босс! Славно мы вчера оторвались!

Опухшее лицо в сломанных очках, всегда одинаковая щетина, хриплый голос, худое тело в рванье, - Доцент. Умный, но прилипучий и чересчур угодливый. Егор понимал, что так тот пытается выжить, но это уже стало надоедать.

«Надо будет его сегодня грохнуть», - вяло подумал Егор, ибо думать ему тоже было трудно.

Он сел в свое кресло у стола и сделал первый глоток, - волна обжигающе горячего сладкого напитка прошла по организму, - хорошо! Очень хорошо! Егор снова сделал глоток горячего чая и улыбнулся – впервые за это долбаное утро. В такие моменты хотелось жить, и ради этих минут он и жил.

Постепенно к столу собралась вся компания. Его окружали землистого цвета лица дегенератов и алкоголичек, убогие во всем, - от внешнего вида до образа жизни, не способные думать и живущие инстинктами. Компания ублюдков.

«Да и я такой же».

Егору было скучно. Очень скучно. Убивать было уже неинтересно – жертвы и так полудохлые и не хотелось делать им одолжение. Однообразная консервированная еда, обязательное утреннее похмелье и эта ежедневная изматывающая жара.

После окончания землетрясений (вроде это было не так давно, но счет дням на фоне хронического опьянения давно утерян), они постепенно собрались около этого склада, забитого продуктами и спиртным. Егор быстро взял власть в свои руки – это было совсем не трудно. Только один из пятидесяти попытался ему перечить, а остальные были рады, что ими кто-то будет руководить.

Первые недели слились в одни бесконечные сутки пьянства, обжорства и похоти. Бабы сразу были превращены в рабов, - что похуже готовили пищу и убирали блевотину, что получше, – стали безотказными удовлетворительницами. За любую провинность, за малейшее непослушание Егор с удовольствием карал, придумывая изощренные методы убийства. Он упивался своей безграничной властью над этими людишками. И в глазах окружающих он видел не только страх быть очередным, но и радость, что не я сейчас, что кто-то другой умирает, испытывая страшные боли перед смертью.

Трудно, будучи пастухом, не поубивать это покорное стадо. Ибо овца, покорно взирающая на него и ждущая своей участи, уже мертва.

Но затем появился враг, позарившийся на его овец, поправший его право убивать. Безжалостный и сильный враг.

Однажды вечером один из них – он сейчас и не помнил, как его звали - отошел от костра отлить. Большой черный пес сбил его с ног, а стая собак стала рвать его. Когда они отогнали собак факелами, он уже был мертв. Им пришлось построить забор из металлических прутьев, досок и других подручных материалов, но от него было мало толку. Враг был хитрее, сильнее, и значительно терпеливее в ожидании жертвы.

Теперь их было семеро, - кого он убил, кого загрызли собаки, кто сбежал под покровом ночи (на радость прожорливым псам). Прогнал он только священника, потому что где-то глубоко в подсознании таился страх перед Богом, которого нет, но - вдруг Он есть и взирает на своих овец сверху.

Егор тоскливо посмотрел на банку тушенки:

- Липка, принеси персики, - он отодвинул банку и посмотрел на сидящую рядом женщину, которая быстро достала из коробки банку консервированных персиков (она словно знала, что он попросит их с утра).

Егор улыбнулся, - знает, что мне нравится. И так во всем: и ублажит так, как он хочет, угадывая его желание, и поднесет то, что он хочет, и вовремя подскажет, кто провинился и кого надо наказать. Он посмотрел на её пухлые губки (о, эти губки, они вытворяли чудеса с его плотью) и, отправляя в рот персик, подумал, что бывают иногда в этой гребаной жизни светлые моменты.

- Босс, посмотри сюда, - Циклоп (тупой толстый мужик, которому Егор выдавил глаз) оторвал его от трапезы.

Все посмотрели на мужчину, проломившего отверстие в ограде ударом ноги и идущего к ним. По его уверенной походке, по внешнему виду Егор понял, что, наконец-то, у него появился достойный противник, что серая рутина закончилась. Он весь собрался, забыв про скуку, про еду и Липку с её пухлыми губками и положив руку на свой верный нож.

Мужчина подошел к столу, молча посмотрел на их оживленные лица, ожидающие потеху и, определив главного в этой серой группе, обратился к нему:

- Это ты называешь себя босссс? – Иван специально растянул окончание, придав слову презрительное значение. – Ты тот, что прячется за забором от собак и находит удовольствие в убийстве этих придурков?! – Он широко и нахально улыбнулся, бросая ему вызов. - Ты еще ублюдочнее, чем я предполагал.

Егор смотрел в его глаза и понимал, что все идет не так. Этот человек не боялся его, и это было хуже всего, потому что Егор всегда побеждал, используя страх противника. Отбросив кресло, он ринулся на врага. Махнул ножом и заметил, что противник отклонился совсем чуть-чуть. Острие прошло в нескольких миллиметрах от его улыбки, - он был словно играющий с мышью кот.

Нож снова вспорол пустоту, и сразу же удар в живот лишил Егора дыхания, а резкая боль в сломанной руке – ножа. Он лежал на раскаленном песке под безжалостным солнцем, забыв, что он Босс, что он здесь хозяин, погрузившись в пучину своей боли. Милосердный удар сверху оборвал его хрипящий крик.

- А я узнала тебя, - Липка с улыбкой на лице, словно ничего не произошло, подошла к Ивану, - уже тогда, когда ты отстрелил менту член, я знала, что мы еще встретимся. Уже тогда я мечтала сделать тебе приятно.

Она провела рукой по щетинистой щеке, слегка приоткрыла свои пухлые губы, проведя языком по ним, заглянула игриво в глаза и замерла, увидев и почувствовав свою смерть. Когда она,