Я верю в любовь - Морин Гу

– Границы живого?

Он посмотрел на меня с широкой улыбкой.

– Да. Живи долго и процветай[42].

– Ты когда-нибудь хотел стать космонавтом?

– Да, – без промедления ответил он.

Я вообразила маленького Люку, смотрящего в телескоп, и чуть не умерла от избытка чувств.

– Почему же ты отказался от этой мечты?

Он помялся немного, притянул меня к себе и обнял.

– Оказалось, что будущий космонавт должен успевать по математике. – Его руки прижимали меня к себе, а запах пьянил.

Вдруг я кое-что вспомнила.

– Погоди… когда нужно подавать заявление на твою стипендию? Я так понимаю, ты приложишь снимки этих граффити?

Он кивнул, не выпуская меня из объятий.

– Срок подачи заявления истек в ноябре, но я сумел приложить к своему некоторые фотографии, сделанные после разрыва с Эмили.

– Что это за стипендия? Похоже, от нее многое зависит.

Отпустив меня, Люка сделал шаг назад и пристально посмотрел на стену с изображенной на ней «туманностью».

– От нее действительно многое зависит. Это фактически крупнейшая стипендия в стране, предоставляемая студенту-художнику. Ее хватит на оплату половины времени обучения. Чтобы оплатить другую половину, придется брать ссуды.

У меня отвисла челюсть.

– Погоди, как это половину?

– Да, и только если буду хорошо учиться. Ее предоставляет какой-то невероятно богатый благотворитель инкогнито.

– Так много! – выдохнула я. – Бывают, конечно, большие стипендии и для студентов научных специальностей, но их, вероятно, предоставляют крупные фармацевтические компании и производители оружия.

Люка засмеялся.

– В искусстве, знаешь ли, тоже крутятся немалые деньги.

– Да уж… – Пока я вычисляла стоимость обучения в школе дизайна, Люка сделал снимок стены.

– С ума сойти: о результатах рассмотрения заявлений объявят в день открытия выставки. Космическое совпадение, верно? – спросил он, убирая телефон.

Я помогла собрать баллончики с краской.

– Это точно. Нервничаешь?

Он закинул рюкзак на спину и ухмыльнулся.

– А ты как думаешь?

Я думаю, как унять этот трепет внутри.

– Ты ее получишь, – твердо сказала я. – Можешь мне поверить.

Он потянулся к моей руке.

– Спасибо тебе за эту веру. А теперь давай прокатимся.

Мы сели на поезд до станции Сан-Диего (это несколько остановок к югу), чтобы успеть на проходящий там концерт. Во время отправления мне пришлось схватить Люку за рукав, чтобы устоять на ногах.

Он посмотрел на меня сверху вниз.

– Все нормально?

От такого проявления заботы щеки залил румянец. Пока мы шли по вагонам в поисках свободных мест, я держала его за руку. Наконец мы сели, и наступило молчание, которое ничуть не обременяло.

Мимо вагона проносились куртины высокой травы. Я спохватилась, что мы вот-вот будем проезжать одно замечательное место, и подтолкнула Люку локтем.

– Эй, Гари Граффити[43], посмотри в окно.

– Ну спасибо, – пробормотал он себе под нос, но все же посмотрел.

Мы ехали мимо длинной стены из шлакоблоков. Через несколько секунд я ткнула пальцем в стекло:

– Смотри, три кошки!

На заборе были изображены три колоритных, несколько гротескных кошки, каждая из которых улыбалась, показывая зубы: одна – в солнцезащитных очках, другая – с огромным свисающим изо рта кротом, третья – с блаженно закрытыми глазами. Я восторженно вздохнула и смотрела в окно, пока они не скрылись из виду. Повернувшись к Люке, я обнаружила, что он сидит, поставив локти на колени, и смотрит на меня с насмешливым удивлением.

– Что? – протянула я.

– Мне кажется, это не ты должна задавать вопросы. Отчего на твоем лице такой восторг? Из-за этих кошек?

– Да! Они слегка изменились со временем, но их нарисовали давным-давно. Разве не хороши?

Он посмотрел на меня с сочувственной улыбкой.

– Неплохо… Резкие контуры, ничего лишнего.

Я откинулась на спинку сиденья, намеренно избегая его взгляда.

– Вообще-то, это местная достопримечательность. В детстве по дороге в Сан-Диего я всегда ждала, когда мы будем проезжать мимо них. – Я кивнула в сторону окна, за которым виднелось забитое транспортом шоссе, идущее вдоль полотна железной дороги.

Люка все так же, улыбаясь, смотрел на меня.

– Очень мило.

Я резко сменила тему разговора.

– Так что там с Эмили? – Не знаю, можно ли было спросить об этом как-то иначе.

Он поморщился, а я прикусила губу, жалея, что задала вопрос в лоб.

Прежде чем ответить, Люка постучал большим пальцем по моей ладони.

– Я сильно переживал. Она была моей первой настоящей любовью, мы во многих отношениях подходили друг другу. У нас обоих развелись родители, и это еще больше сближало. Рисование позволяло нам вырваться из этой унылой рутины, – пояснил он.

Переживания. Первая любовь. Хм. Меня вдруг захлестнула ревность, но я сжала его руку, побуждая продолжать.

– Но она такая… подлая. Я так влюбился, что поначалу, понимаешь, не замечал. Хотя ее натура нет-нет, да и прорывалась наружу. Она здорово манипулирует людьми и всегда добивается своего, строя из себя богатую девушку со сложной судьбой и неуравновешенной психикой или просто хлопая длинными ресницами.

Манипулирует. А как тогда назвать то, что я, следуя тщательно продуманному плану, пытаюсь склеить парня вроде тебя? У меня перехватило дыхание, и я вся похолодела. Нет. Эмили совсем другая… Она причинила Люке боль. Мой же план нужен лишь для того, чтобы подобраться к нему, чтобы у нас появился хотя бы шанс. И ведь все получилось. Я отбросила опасения и вернулась к Люке.

– …В конце концов я стал одним из многих сосунков, купившихся на ее уловки. Она просто использовала меня. Знала, что, если ее поймают за расписыванием стен, я возьму вину на себя. Не говоря уже о том, что благодаря мне она привлекла к себе много внимания в Сети.

Я игриво толкнула ногой его ступню.

– По данным Уэса, ты знаменит на «Тамблере».

Он нисколько не смутился.