Я верю в любовь - Морин Гу

– Прямо сейчас? – удивилась я.

– Да, и сразу вернусь.

И пока никто не успел к нему присоединиться, он трусцой побежал к воде.

– Хм, я тоже скоро вернусь, – крикнула я.

Когда я подбежала, он стоял у воды – фигура была едва различима в темноте. Пена волн уже достигала ног, но он все еще был в кедах.

– Что? – спросила я, чувствуя, как по телу пробежал холодок. – Может, я сделала или сказала что-нибудь не так? – Я держалась очень раскованно и знала это… Совсем забыла о необходимости учитывать его мнение.

Он молчал, и я, занервничав, сунула руки в карманы свитера.

– Все в порядке?

Все так же стоя ко мне спиной, он повесил голову и ковырнул ногой песок.

– Да извини, я просто… – он умолк.

Я слегка прикоснулась к его плечу. Люка взял мою руку, повернулся ко мне лицом, посмотрел в глаза и произнес:

– Печальная была история.

Я нахмурилась и тут же улыбнулась.

– О том, как я описалась? Что ты хочешь сказать? Конечно, я оказалась в неловком положении, но ведь это смешно!

Он покачал головой.

– Нет. Это ведь случилось во втором классе, верно? Уже после смерти твоей мамы?

Я растерялась.

– М-м… да, кажется, да. А что? В чем дело-то?

Он помолчал.

– Извини, не собираюсь раздувать из мухи слона. Знаю, как ты относишься к таким разговорам. Просто это… грустно, потому что до этого у тебя умерла мама. – Он выпустил мою руку и принялся тереть глаза. – Мне жаль ту девочку. Не вижу ничего смешного в том, что она намочила себе штаны. По-моему, это грустно.

Я оцепенела.

Потому что наконец увидела Люку таким, каким он был на самом деле. В своей влюбленности и одержимости, занятая воплощением в жизнь плана, я не подозревала, что рядом со мной такой человек. Не просто художник-бунтарь, а добрый, способный на сопереживание парень. Человек, который в истории о второкласснице, намочившей штаны, видел скорее трагедию, чем комедию.

В этот момент я поняла, что хочу быть возлюбленной именно этого человека. И еще поняла наконец значение этого слова. Любовь – это не просто держаться за руки и украдкой целоваться, но и делить себя, свою жизнь с человеком, который этого достоин. От важности открытия у меня едва не перехватило дыхание.

Я сразу вспомнила сцену в одном из моих любимых корейских сериалов – «Хилере». Героиня Янг-Шин находит загадочного Целителя, который болен и подавлен, в его убежище. Он пытается выгнать ее, но она утешает его объятиями, отчего его злость уходит.

Я обняла Люку и прижалась щекой к его груди. Так мы стояли долго.

– Ты прав. Это была грустная история. – Я уткнулась лицом в его рубашку.

– Знаешь, ничто не мешает тебе признать, что смерть твоей мамы – печальное событие.

Эти простые слова отомкнули во мне какой-то замок, я слышала такое впервые. У меня перехватило дыхание, и я не смогла ничего ответить, только обняла его еще крепче.

– Ладно, – тихо шепнула я.

– Можешь по-прежнему ценить отца и грустить о матери.

Я кивнула, а очертания окружающего вдруг стали размытыми.

В ту ночь, вернувшись домой, я заглянула в комнату отца. Полоса света из коридора упала на постель. Я постояла немного, глядя на него: он лежал на одной половине кровати, хотя уже десять лет спит один. Вдруг он открыл один глаз.

– Дези, это ты?

– Да, извини, что разбудила, – прошептала я. – Спи дальше.

– Все в порядке?

– Конечно, – я закрыла дверь, – как всегда.

Придя к себе в комнату, я взяла с прикроватной тумбочки тетрадь, в которую последнее время записывала свои впечатления, планы и результаты проделанной работы. Затем достала из кармана сложенный листок, развернула его и разгладила складки.

– Что ж, план, ты хорошо послужил мне. Я никогда тебя не забуду, но пора на пенсию.

Уничтожить его было сложно, но мне все же надо было с ним расстаться. Я вложила листок в дневник, решительно закрыла его и положила на тумбочку. Исписанное картонное сердечко выпало из тетради и полетело, взмахивая разрисованными крылышками. Засыпая, я чувствовала, что на душе становится легче.

Я смотрела программы Боба Росса[45] до посинения, но нарисованные мною платаны все равно походили на головки брокколи.

До открытия выставки Благотворительного фонда калифорнийских государственных парков оставались считаные часы. На ней ребята из художественной студии (и я в том числе) должны были представить работы. Свою картину я дописывала в последние минуты перед выставкой, что для меня совершенно не характерно. В качестве завершающего штриха на одну из ветвей решила добавить мазок пурпурной краски. Несколько дней назад я показывала свою работу Люке, и он очень терпеливо объяснил, что неожиданные оттенки можно увидеть во всем, если отключить буквальное восприятие окружающего мира. К сожалению, я очень привыкла видеть все так, как есть. Ведь закон гравитации в физике, который всегда был мне ближе, не зависит от времени дня, в отличие от цвета листвы.

Завибрировал телефон, на экране появились слова «Пора на выставку!». Я направила поток воздуха от вентилятора на свою картину, чтобы ускорить процесс высыхания красок, побежала наверх и торопливо осмотрела приготовленное черное платье с цветочным орнаментом. Чтобы не показаться чересчур консервативной, я собиралась надеть его с красными кедами. Сегодня же мне предстояло познакомиться с отцом и мачехой Люки. Мы встречались с ним уже несколько недель, и я настояла, чтобы он нас познакомил. Не только потому, что так положено, но и потому, что сама этого хотела. Любопытно было взглянуть на чудика отца, которого Люка так ненавидел.

Мой папа был на работе, поэтому дом находился всецело в моем распоряжении. Я включила на полную мощность Бейонсе, полчаса завивалась и брила ноги, а потом вышла из дома и стала ждать Люку, который должен был за мной заехать. На подъездной дорожке показался БМВ. Я оправила платье одной рукой, в другой была картина.

Я надежно поместила свой шедевр на заднем сиденье.

– Хорошо выглядишь, – Люка наклонился и, отстранив завитой локон, поцеловал меня.

Я все никак не могла привыкнуть к этой щедрости на комплименты и потому покраснела.

– Спасибо. Не знала, что надеть.

Люка указал на себя – на нем была голубая фланелевая рубашка и черные джинсы.