Архканцлер Империи. Начало - Евгений Шепельский

На дороге показалась застава – бревенчатый дом-караулка с дымящей трубой, коновязь с лошадьми, и солдаты в серых мундирах – было их куда больше десятка. К нам подбежал начальник – я уже научился их различать по белому шеврону на плече – чисто выбритый, моложавый, с огоньком в глазах.

– Нельзя ехать по обочине, госпожа приезжая!

– Но у нас лошадь не подкована.

– Надо перековать и не ехать по обочине! Нужно ехать по дороге! Эта прекрасная дорога построена по велению нашего господина специально для езды!

О господи, ну и логика…

– Но лошадь у нас не подкована, – терпеливо повторила Амара. – Мы подкуем лошадь в столице. Вы разрешаете нам так сделать?

Командир замешкался. Он отбежал в караулку и долго совещался с младшими по званию – видимо, не хотел брать на себя ответственность. Затем все же пропустил нас – после длительных колебаний. Однако отправил перед нами нарочного – еще одного, черт бы его подрал!

Мы проехали участок дороги, который мостила группа работников в угольно-черных робах. Каждый был снабжен стальным ошейником с приклепанным кольцом, подбородок и голова – начисто выбриты. Они тоже оставили свой труд и кланялись нам, а охрана в серых мундирах просто смотрела. Вскоре гужевого транспорта стало больше, мы ехали по обочине под недоуменными взглядами местных.

Однако не все взгляды были таковыми, нет. Были и изучающие.

За нами следили.

Местность менялась. Вокруг поднимались холмы с каменистыми верхушками. На горизонте показались башни города. Он был расположен на каменистом высоком плато, как и полагается укрепленной средневековой столице.

В сумерках мы въехали в предместья Лирны и двинулись вдоль работного квартала, поднимаясь все выше по дороге. По обе стороны я видел скопление добротных кирпичных фабрик с дымящими трубами. В воздухе витал запах краски, раскаленного железа, свежеструганого дерева. Блестели огни, сыпались искры. Слышался звон кузнечных молотов, и бряцанье железа, и обычный стук, и металлическое дребезжание. Скрипели огромные деревянные колеса, в которых мелко перебирали ногами каторжники в черных робах – даже я, дурак, знал, что так качают огромные кузнечные мехи или гонят воду для охлаждения литого металла. Крытые фургоны и подводы въезжали и выезжали в ворота фабрик. Дело у Ренквиста спорилось; похоже, местный люд работал в две смены.

Затем сбоку открылось что-то вроде стадиона – во всяком случае, деревянные многоярусные трибуны, охватывавшие мощенное камнем поле с одной стороны, делали это самое поле ужасно похожим на стадион. Однако использовали его нынче как плац. В свете фонарей по нему гоняли около сотни солдат: одни размахивали алебардами, другие учились стрелять из луков, третьи старательно рубили мечами деревянные манекены.

Откуда-то из глубины Лирны послышался колокольный звон.

Постепенно промышленно-военный район остался позади, я увидел высокие кирпичные дома с остроугольными черепичными крышами. Горожане носили фиолетовые робы и вели себя несколько свободнее – кланялись нам немногие. Все они торопились куда-то. Я вспомнил слова Амары о празднике.

Наступала ночь. На улицах зажигали масляные фонари на высоких кованых стойках. Где-то вдали – но все ближе – мрачно звенели колокола. Интересно, а есть ли тут где-то памятник Ренквисту – как водится, загаженный голубями? Или его баронская светлость избегает такого рода публичности?

Мы выехали на маленькую площадь, где находилась виселица. Большая качественная виселица с рычажным помостом, на десять висячих мест. Семь было занято – там болтались покойники в белых саванах. А сбоку находилась виселица совсем маленькая, простенькая, из двух шестов с поперечинкой. На поперечинке висели маленькие фигурки в таких же, как у взрослых, белых одежках.

Дети.

Я охнул, ахнул, соскочил с шарабана, подбежал. Обмер.

Не дети это были – сумерки сослужили моим глазам дурную службу. Кто-то вздернул на маленькой виселице этой пяток кошек, словно для глума обрядив их в белые человеческие одежды. Лапки с выпущенными в агонии когтями и безжизненные глаза, в которых плещется свет фонарей…

– О боже…

Амара оказалась рядом, взяла меня за локоть сильными пальцами.

– Поехали, Торнхелл. Проедем Лирну, заночуем в поле. Завтра выберемся из земель Ренквиста. Терпи.

Я занял место рядом. Перед глазами стояли оскаленные морды кошек.

Я не мог предполагать даже, что повешенные кошки могут вызвать эмоций больше, чем казненные люди. Однако…

На главной площади, окруженной высокими каменными домами и мрачными громадами двух храмов Ашара, пылал огромный костер. Памятуя виселицы, я решил, что жгут человека – ведьмака, может быть, или еретика, и внутренне напрягся. Плотная толпа горожан в фиолетовых робах раздавалась перед нами, как море, мы ехали по живому коридору. Там и тут виднелись серые мундиры. Я привстал, посмотрел. Жеганы в черных робах подбрасывали в огонь скрученные в рулоны шитые золотом ткани, богатые одежды, золоченую обувь, картины и гобелены, и даже расписную красивую утварь. Все это добро было навалено на пяти подводах рядом с костром. Музыкальные инструменты… Лютни и еще что-то вроде волынок – все в костер! Игральные карты – да-да, несомненно, игральные карты – веером туда же. Бутылки с горячительным – выплескиваем: ф-фухшшш! – взметнулось пламя. Флаконы с какими-то жидкостями – может быть, притирки, духи, благовония – тоже выплескиваем в утробу костра. Толпа приветствовала действо криками одобрения, толпа заводилась от вида сжигаемого богатства.

Блестело серебро и золото. Надрывались колокола.

Костры тщеславия, где сжигают развратные и просто богатые вещи… Не думал, что придется увидеть такое в этом мире… В мире Земли кострами тщеславия баловался самозваный диктатор Флоренции Савонарола.

– Рен-квист, Рен-квист, Рен-квист! – вдруг яро начала скандировать толпа.

Колокола бушевали. Костер взметывал рыжие космы.

Я вдруг понял, осознал с необычайной ясностью, что под боком у Норатора имеется вполне себе сложившийся царек с маниакальными наклонностями, и мне – да-да, именно мне! – придется разобраться с ним в ближайшее время.

Амара привстала рядом со мной.

– Черт, Торнхелл…

К нам сквозь толпу направлялись всадники.

Я понял, что дело плохо, и ухватился за карман, где лежал подарок баклера.

– Только не сопротивляйся… – прошептала Амара.

Я уже и не думал сопротивляться. В кармане было пусто: я потерял свой кастет.

Нас сграбастали господа в малиновых камзолах – отлично вооруженные, молчаливые, с бесстрастными лицами. Все как на подбор молодые, высокие, стройные. Я сообразил, что это нечто вроде преторианской гвардии местного дядьки Черномора, непосредственно приближенные к сановной особе. Нас обыскали, отобрали сумки, кошельки, оружие, включая засапожные ножи Шутейника, правда, оставили ему обломки лютни, с мимолетной усмешкой – мол, ну, попробуй склей это недоразумение, мусор этот… помучайся. Даже рваные струны оставили – авось удастся хоггу сплести из них петельку в тюремной камере да удавиться во славу Ашара.