В любви и на войне - Лиз Тренау

– Не-а, ни единой зацепки.

– Зацепки?

– Тут есть записи солдат, которые служили в полку Берти, но ни одного знакомого имени. Это словно искать иголку в стоге сена.

Элис вдруг заволновалась. Еще две причудливые английские фразы. Она как раз раскрыла пятую и последнюю книгу, когда запись на первой странице привлекла ее внимание. «Младший капрал Сэмюэль Пилигрим, 3-я канадская дивизия, 3 февраля 1917 года». На самом деле ее внимание привлекло следующее примечание: «Уголок рая в адской войне». Это были точные слова, которые Сэм использовал в своем письме.

– Могу я вам кое-что показать?

– Конечно, моя дорогая, – сказал Табби, вставая со стула. – Что там?

Дрожащими пальцами она показала ему запись, а затем достала письмо Сэма, указав на ту же фразу.

– Люди часто называли так «Тэлбот-хаус»? Я больше это нигде не встречала.

Табби снял очки и потер глаза.

– Я слышал, что так говорили, и даже видел, как это писали. Полагаю, вашего брата звали не Сэмюэль Пилигрим?

– Нет, мой брат Сэм Палмер.

Табби снова надел очки, вглядываясь в запись.

– Любопытно. Палмер и Пилигрим… А вы знаете, что они означают одно и то же: паломник. Паломниками, то есть «палмерами», называли людей, которые носили с собой листья пальмы в доказательство того, что они совершали длительное путешествие на богомолье.

От осознания этого у Элис перехватило дыхание. Это же так очевидно: Сэм, должно быть, использовал принцип «прячь на самом видном месте». Она сделала глубокий, медленный вдох, стараясь успокоиться.

– Но почерк так отличается! Буквы крупнее и размашистее, с большим наклоном вправо, и не такие аккуратные, как в его обычном почерке.

– Можно взглянуть? – наклонилась Руби. Она внимательно рассмотрела письмо, сравнила его с записью в книге отзывов «Тэлбот-хаус». – Знаешь, а я вижу определенное сходство, – тихо возразила она. – Петли на букве G одинаковые. И вертикальные линии на букве Н расходятся в сторону, немного напоминают V. Неудивительно, что почерк отличается, учитывая обстоятельства, в которых приходилось жить этим ребятам…

– Ух ты, Руби! Где ты всему этому научилась?

– Просто все школьницы этим занимались, – ответила Руби. – Пытались анализировать почерк мальчика, с которым встречались, чтобы определить его характер и понять, совместимы ли они. Есть специальное слово, – она покачала головой. – Я даже когда-то брала книгу об этой науке в библиотеке.

– Графология? – подсказал Табби.

– Да-да, именно это!

Элис нежно потерла кончиком пальца запись. От мысли о том, что ее брат мог написать вот эти слова, у нее мурашки пробежали по всей руке, и она чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

– Думаешь, это действительно может быть мой Сэм?

– Слишком много совпадений, ты не находишь? То самое время, то же значение фамилии, он использует ту же фразу, что и в письме, и в почерке есть определенное сходство.

– Но как я могу это доказать?

– Дорогая моя, – тихо сказал Табби. – Есть только один способ выяснить. Вам нужно связаться с канадскими властями.

– Мы их постоянно спрашиваем. Они говорят, что без имени… – она остановилась. – Но теперь – боже мой! – у меня есть имя! – От волнения у нее голова шла кругом. Она подхватила жакет и сумочку. – Где почта? Я собираюсь телеграфировать отцу. Я скоро вернусь.

Без четверти одиннадцать они ждали месье Питерса в холле гостиницы. Марта спала беспокойно, несмотря на тепло, идущее от Отто, на удобный матрас и чистое белое постельное белье. В животе ощущалась тяжесть после слишком большого количества жирной пищи, а в голове теснились тревожные мысли.

В маленькой наплечной сумке, прижатой к груди, были две шляпы – одна для себя и одна для Отто. Он бы никогда не надел кепку, но она считала долгом матери хотя бы попытаться защитить своего сына от палящего солнца. Внутри аккуратно сложенная льняная салфетка с парой булочек и яблоком, которое она тайком захватила в столовой во время завтрака.

Во внутреннем кармане были надежно спрятаны медаль в зеленой кожаной коробке и конверт, адресованный: «Моему любимому Генриху».

В письме было написано:

– Мам, когда придет этот человек? – нетерпеливо вздохнул Отто.

– В любой момент, – ответила она, пытаясь успокоить не только сына, но и себя.

Марта молча ругала себя за доверчивость: она не взяла квитанцию на задаток в десять франков и адрес месье Питерса на тот случай, если понадобится с ним связаться. Что, если он не появится? А если появится, будет ли он знать, куда ехать? Лангемарк – это всего лишь название. Она понятия не имела, деревня ли это, район, поле боя или кладбище. Она читала, что во время войны деревни Полкаппель и Лангемарк несколько раз переходили из рук в руки. Конечно, в таком случае в тех местах должно быть несколько мест захоронения.

Но даже если месье Питерс привезет ее на нужное кладбище, сможет ли она найти место, где похоронены жертвы «избиения младенцев»? И даже в этом случае каковы шансы на то, что она найдет среди стольких тысяч имен единственно нужное?

* * *

К половине двенадцатого из-за отсутствия других дел они уже съели булочки, Отто перестал задавать вопросы, и Марта начала терять надежду. Нагретый солнцем воздух из открытой двери отеля доносил до них густой сладковатый аромат жженого солода.

Мимо прошел давешний англичанин с белесыми ресницами.

– Все еще здесь? – участливо спросил он. – Кого вы ждете?

Она покачала головой, делая вид, что не понимает. Так было проще.

– Я позову Мориса, – сказал он.

Когда хозяин гостиницы появился, она объяснила свое затруднительное положение, описав мужчину на площади и показав ему рекламный листок, который тот дал ей.

– Я знаю Гирта Питерса, – сказал месье Вермюлен, приветливо кивая. – Он пользуется фургоном моего брата Макса. Я уверен, что тут нет никаких проблем. Возможно, поставки сегодня задерживались. Сесиль хочет, чтобы я прикупил еще свежего хлеба на обед, так что я выясню для вас, в чем дело.