Воспоминания розы - Консуэло де Сент-Экзюпери

Вера привязалась ко мне как к сестре. Она самоотверженно занималась козами, утками, кроликами, ослицами и даже толстой коровой, которая вот-вот должна была начать давать молоко. Вера с тревогой ожидала отела. Корову она назвала Наташей.

Вера задавала мне вопросы о моем детстве, на которые я отвечала уклончиво, потому что она считала, что я всю жизнь прожила в Ла-Фейре. Я ее не разубеждала. Одевалась она необычно – то как русская фигуристка, то как черкешенка, то как индуска…

Однажды она выпила больше шампанского, чем обычно, так как это был день ее рождения, и стала более настойчивой:

– А почему ваш муж не приезжает повидаться с вами? А вы что, никогда не ездите к нему в Париж?

Это был серьезный вопрос. Проблема, которую я и себе-то не могла до конца объяснить. Мы с мужем договорились, что он будет жить в Париже, а я здесь. Ответ получился невеселым. Я бездумно сказала Вере правду:

– Вера, я об этом не думала. Может быть, однажды я и поеду к нему…

– Так поехали к нему! – воскликнула она. – Я хочу посмотреть на его квартиру, посмотреть, как он живет, что у него за мебель, в каком квартале он обосновался. Взглянуть на прислугу.

Наш разговор прервался внезапным появлением Тонио с приятелем на мотоцикле. У него вошло в привычку постоянно приезжать без предупреждения, так как он знал благодушие моей кухарки и удовольствие, которое получали мы с Верой, потчуя его обедом, даже если сами уже приступали к десерту.

В тот день наш стол был усеян незабудками. Вера настояла, чтобы в день ее рождения стол превратился в клумбу голубых цветов. Ее имя – Вера – и мое были выложены из темно-сиреневых фиалок, из них же – сердечко, в середине которого стоял маленький металлический самолетик.

Увидев нас, Тонио воскликнул:

– Боже, как вы прекрасны!

Его друг присоединился к нему в дверях столовой, и я не знаю почему, но Тонио помешал ему нарушить уют нашего обеда и неожиданно отослал его:

– Извини, старина, но моя жена уже закончила обедать, спасибо, что подвез. Я останусь здесь до вечера.

Тонио был похож на арабского шейха, а в его черных глазах проскальзывал особый отблеск, вызывавший у нас дрожь.

Я не спросила его, почему он отослал приятеля. Может, он хотел, чтобы этот праздник незабудок принадлежал только ему. Он уселся за стол так, словно все, что благоухало за столом, принадлежало ему.

– Дети мои, вы едите цветы, – сказал он. – Цветы – это, должно быть, так вкусно!

– Это Вера приготовила такой чудесный стол на свое двадцатилетие. Мы одни, и ты знаешь, что вечером я еду на работу. Добро пожаловать на день ее рождения. Вера только что говорила о тебе: она интересовалась, как выглядит твоя парижская квартира.

Его лицо потемнело. Он опустил глаза и правой рукой насыпал себе в тарелку фиалок, словно для того, чтобы сдобрить свой рис. Появился Жюль с подарком для Веры. Это оказалась маленькая черепашка: они с женой потратили много дней, раскрашивая ее панцирь в серебристый цвет. Имя Веры было выведено на спине бедного животного маленькими золотыми буковками. Жюль поднес черепашку в огромной раковине. Тонио играл роль сомелье, и мы пьянели все больше и больше. Мы смотрели, как мой гигант муж, ростом с огромное дерево, перемещается по столовой, исполняя танец завоевателя…

– Вы счастливы здесь, Консуэло. В этой комнате такой чудесный свет. Посмотрите в окно на эту лужайку, какие сказочные краски, и вы здесь словно две сказочные принцессы.

– Тогда почему вы не живете с нами? – спросила Вера. – У нас множество спален, наверняка найдется такая, что придется вам по вкусу. Каждый день у вас на столе будет праздник цветов. Обещаю вам.

– Спасибо, Вера. Пойдемте выпьем кофе в беседке.

– Но мадам Жюль ждет нас здесь, – сказала я. – Она принесет кофе и торт-сюрприз в честь Веры.

Но все-таки мы прошлись по аллеям цветущей сирени, украшая цветами волосы, собирая черешню, набивая ею рот целыми горстями, так что щеки раздувались.

Вера и Тонио сидели на ветках старой черешни. Они смотрели друг другу в глаза, как молодые животные, которые почувствовали внезапное влечение друг к другу и хотят доказать это в ту же минуту… Я позволила им обмениваться полными желания взглядами, благоразумно сказав себе, что в гареме султан удовлетворяет всех женщин по очереди. Теперь настала очередь Веры.

За тортом мадам Жюль мы держались благоразумно, словно на уроке закона божьего. Тонио был смущен желанием этой полуодетой молодой девушки, которая буквально готова была отдаться ему. Она застенчиво прикасалась к нему, как прикасаются к редкому цветку. Мадам Жюль удивлялась. Старая жена садовника знала, что означают эти прикосновения. Тонио не притронулся к своему куску торта и к кофе. Мне было неловко перед пожилой женщиной, которая в свою очередь переживала за меня и по-матерински плакала.

Поэтому я громко сказала:

– Тонио, почему вы не едите торт? Пейте кофе, а то он остынет. Если Вера гладит вас по руке, это прекрасно, но не смущайте нас с мадам Жюль. Веселитесь, я ничего плохого вам не сделала. Попробуйте торт, выпейте кофе, он очень хорош.

«Дети» очнулись, и Тонио прошептал:

– О, простите меня, жена моя.

Он отпустил руку Веры и принялся есть торт, испеченный женой садовника…

После своего дня рождения Вера погрустнела, я чувствовала, что она влюблена в Тонио. А он стал реже приезжать в Ла-Фейре. Вера была моей единственной подругой, моей единственной компаньонкой, а для него она осталась всего лишь ребенком, которому хотелось часок позабавиться. Тонио не хотел нарушить покой и то равновесие, которое мне с таким трудом удалось создать в поэтическом мире Ла-Фейре.

* * *

Проходили недели. Однажды Тонио заболел. Температура, обмороки. Через несколько дней врач забеспокоился, потому что температура поднялась до сорока одного. Он предупредил меня, что это может оказаться опасным, даже смертельно опасным, потому что сердце Тонио и так надорвано авиакатастрофами. Он не сможет справиться с лихорадкой, если она затянется.

Вера названивала каждые пятнадцать минут, чтобы узнать новости. Муж отвечал ей сухо:

– Я хочу поговорить с женой.

– Почему бы нам не поехать навестить его? – предложила наконец Вера. – Он ведь действительно сильно болен.

Она все так же хотела посмотреть на его жилище. Никто не может быть любопытней и настойчивей, чем молодая девушка, к тому же влюбленная.

Я вяло ответила ей:

– Да, Вера, вы правы. Возможно, мне и правда стоит поехать и поухаживать за ним в его холостяцкой квартире.

– Мы привезем его в Ла-Фейре и будем ухаживать за ним здесь. В конце концов, это ваш муж, у вас есть право и обязанность ухаживать за ним.

Она была молода. Она ничего еще не знала о супружеских сценах, о разрывах, об уговорах молчания, когда мужья больше ни верны, ни влюблены. Вера с беспечностью юности приготовила огромный букет боярышника, который едва поместился в багажник машины, и, снарядившись таким образом, с корзиной свежих фруктов, мы отправились в гости к Тонио.