Воспоминания розы - Консуэло де Сент-Экзюпери

* * *

Я оказалась в Париже, но не могла двинуться дальше, не посидев напоследок на террасе своего любимого кафе. В «Де Маго» все столики были, как обычно, заняты, и все рассуждали о том, что нужно бежать из Парижа. Покинуть Париж, таков был приказ.

Глухой гнев закипал во мне. Почему все обязаны бежать? Оставлять свои дома врагу? Почему не сопротивляться ему? Даже взглядом? Ах, этот приказ казался мне не слишком мудрым. Что касается меня, то я находилась совсем в другой ситуации. Если я хочу получать послания от своего возлюбленного, я должна ехать в По. Я не в состоянии отказаться от известий о том, что с ним происходит в этой бойне, куда брошен весь его полк.

За минуту я потеряла дом, мужа, вторую родину, которую любила и уважала. Я чувствовала во рту привкус пепла, и ничто, даже алкоголь, не могло заглушить во мне горечь поражения. Впервые я бежала от чего-то. Странное ощущение. Удаляешься от врага, бежишь неизвестно куда, и у тебя возникает ощущение еще большей опасности. И тут мной тоже овладела паника, которая уже охватила сорок миллионов французов, получивших приказ оставить свои дома, свои родные деревни и бездумно, как животные, из последних сил идти в никуда, не подозревая, что жизненная энергия, способность к сопротивлению уже покинули их.

Итак, я ехала в По. Чтобы получить письмо от мужчины, которого я любила. Я бы с удовольствием остановилась где угодно. С удовольствием бы рассмеялась в лицо немцу, который расстрелял бы меня под первым же деревом. Я боялась только этих жалких французов, бывших победителей, которые теперь бежали, как стадо баранов, наугад, без пастуха, без путеводной звезды.

В суматохе невозможно было думать о бомбардировках, которые немцы обрушивали на нескончаемый поток людей, хлынувший на поля и дороги Франции. Каждый считал, что знает, куда идет, но если бы они дали себе труд задуматься хоть на минуту, они бы тут же и остановились, потому что это иллюзия – верить, будто, перемещаясь, миллионы людей найдут на новом месте еду и кров. Но они продолжали двигаться вперед, как скот на бойню. Мы слышали вопли раненых во время бомбардировок – немецкие самолеты расстреливали нас практически в упор. Они щадили только бронированные грузовики, везущие золото… Тонио оказался прав…

Мне удалось проскользнуть между двумя такими грузовиками. Ночью мы получали приказ спрятаться под машинами, выключить фары, и так уже замазанные синей или серой краской, чтобы и за метр не было видно их света…

Мы научились видеть в темноте. Бегство длилось пять дней. Как только мне удалось добраться до почты, я поинтересовалась, могу ли я послать телеграмму мужу. Меня долго расспрашивали и рассматривали мои документы, я несколько раз повторила и написала на разных бланках имя своего мужа, его воинское звание, потом я уточнила название его полка, и только после этого мне позволили составить для него телеграмму – без всяких гарантий, что он ее получит. Но я ухватилась за этот призрачный шанс, мне было необходимо написать его имя на бланке – скорее слезами, чем чернилами.

Наконец я доехала до По. Там меня уже ждали, мне было где остановиться… На следующий же день я отправилась на почту. Это стало сродни исполнению религиозного обета – каждый день я ходила на почту ждать известий от Тонио. Раз небеса позволили мне преодолеть расстояние от Ла-Фейре до По, те же небеса и пришлют мне весточку. Сотни людей приходили на почту с той же надеждой получить письмо от своих близких. В этой толпе растерянных беженцев, оторванных от всего, что им было дорого, завязывались знакомства. Все стыдились теперь своего бегства, поражения, жалкой надежды, заставлявшей вымаливать в окошке письмо, которое бы возродило их связь с любимыми.

Я смутно помнила, словно крики тонущего человека, несколько слов, сказанных Тонио перед разлукой: «Месье Поз, директор Французского банка, он наш друг, запомните это имя: Поз, почти как По. Пойдете в отделение банка и попросите его вам помочь, если потеряете деньги. Он знает нашу семью. Я уверен, что он вас поддержит». Я побежала в банк месье Поза и закричала под окнами: «Месье Поз, месье Поз, месье Поз!» Служащий осведомился, что мне угодно.

– Я хочу всего лишь увидеть месье Поза. Я графиня де Сент-Экзюпери.

– Он на совещании, мадам. Он велел мне помочь вам, он получил распоряжение вашего мужа. Чего вы хотите? Чего желаете?

– Комнату, потому что мне не удалось ничего найти. Я не могу поселиться надолго у людей, которые меня приютили. Я пыталась снять номер в отеле, но безуспешно.

Служащий проводил меня. Правительство реквизировало у граждан комнаты – более или менее удобные, неотапливаемые, расположенные в мансардах, без воды. Я была счастлива получить кровать у одной из местных жительниц, которая постелила мне в одной комнате с солдатом и старухой.

Пребывание в этой мансарде было мучительным, но еще более мучительным оказалось ожидание вестей от Тонио, который воевал в Северной Африке. Я не знала, каким святым молиться, чтобы получить от него письмо, и, мечась между страхом и смирением, я наконец вооружилась терпением, чтобы пережить и это испытание.

* * *

И вот однажды, в один ничем не примечательный день, я стояла среди сотен таких же несчастных, которые с семи часов утра занимали очередь перед окошком на почте. Одна из моих знакомых служащих обычно махала мне рукой, предупреждая, что для меня ничего нет. В тот день я услышала ее голос: «Письмо для мадам де Сент-Экзюпери». Я испытала такую радость, словно падающая звезда вдруг остановила свой бег. Солнце светило для меня одной, среди этих замкнутых и бледных лиц, ожидавших писем изо дня в день.

Пожилая дама взяла меня под руку, и, обойдя очередь, я получила вожделенный конверт. Все взгляды обратились на мою одежду, обувь, лицо. Зависть людей оказалась так сильна, что я без сознания опустилась на мраморные плиты пола. Вся очередь беженцев поневоле бросилась поднимать меня, но на самом деле каждый хотел хоть одним глазком взглянуть на почерк в письме, которое я прижимала к груди так, словно кто-то хотел его отнять.

Пожилая дама, проводившая меня к окошку, помогла мне подняться по лестнице и отвела меня в ближайшее кафе. Она поправила очки и посоветовала мне успокоиться и немного подумать, прежде чем открыть конверт.

– Я пойду с вами в церковь, чтобы возблагодарить небо. А теперь читайте ваше письмо, дитя мое, – растроганно добавила она.

Я узнала почерк Тонио, но буквы расплывались перед глазами. Я разучилась читать, ослепла, огоньки всех цветов плясали у меня перед глазами, я разрыдалась. Пожилая дама взяла письмо и сообщила мне, что Тонио благополучно прибыл в Африку, что он отправил это письмо с единственным почтовым самолетом, вылетавшим во Францию. Что это был последний рейс между Африкой и Францией. «Я же обещал вам дать о себе знать», – писал он. Он обещал вернуться и никогда больше не покидать меня.

До позднего вечера мы просидели в церкви, оказавшейся единственным местом, где еще можно было отдохнуть, потому что население города увеличилось в десять раз по сравнению с мирным временем. Когда пожилая дама оставила меня, я осознала, что не спросила ни ее имени, ни адреса. Но слишком поздно, она уже растворилась в толпе.