Воспоминания розы - Консуэло де Сент-Экзюпери

– Поедемте с нами на грузовичке. Нас будет человек двадцать. Отмечаем новоселье в Ла-Фейре.

Он поехал. Но никто не знал, что этот господин – мой муж…

На вечеринке ему рассказали прелестную историю, которая произошла со мной. Это случилось по пути из Парижа в Ла-Фейре.

– Мадам Гомес проезжает по этой дороге каждый вечер после работы, – объяснял Тонио один из гостей. – Поэтому она просто не могла не познакомиться с людьми, выращивающими розы. Одним морозным вечером мадам Гомес увидела, что ее друзья плачут, потому что от заморозков розы могли погибнуть. В ту же ночь она приказала принести с десяток огромных льняных простыней, расшитых коронами. Говорят, эти простыни из наследства ее мужа, который был из благородных, граф, кажется, ну, в общем, из дворян. Представьте себе – белые простыни на земле. И той ночью у земледельцев появилась надежда, а все благодаря мадам Гомес. Они снова принялись за работу. Она тоже к ним присоединилась, и все вместе они соорудили большую белоснежную теплицу, чтобы спасти розы. На следующий день мы все поспешили на выручку. Каждый принес кто дерюги, кто газеты, мы устроили настоящее веселье под этим навесом. Ползали на четвереньках, разводили огонь, и, поверьте мне, это настоящее чудо, но розы были спасены. Надо сказать, им помогло небо. Мороз отступил, и розы уцелели. Конечно, простыни были испорчены, но любовь садоводов к мадам де Ла-Фейре, то есть, я хочу сказать, к мадам Гомес, прекраснее тысячи простыней, даже расшитых коронами. Они часто приходят в Ла-Фейре, чтобы помочь ей в саду и в огороде. Подрезают кусты. Понимаете, месье, помощь, которую оказывают бесплатно, из дружбы, из любви к земле, гораздо ценнее, чем все остальное. И в Ла-Фейре все цветет. Если вам интересно, я могу дать точные цифры. Во фруктовом саду собрали восемьсот килограммов груш, которые продали на рынке… Она любит розы, наша мадам Гомес, ей нравится их спасать, да она и сама как роза.

Сорок пять километров, которые я ежедневно проезжала до Парижа через Венсенский лес, стали приятной привычкой. На пути мне попадались огромные поля свеклы, аппетитных овощей, ночью их доставляли в Париж, а на рассвете они уже появлялись на городском рынке. Но эта торговля становилась все более и более напряженной, у этих славных крестьян, привозивших свой урожай в столицу, творилось что-то неладное. Я догадывалась и разделяла их беспокойство. Говорили о войне и мобилизации. Франция готовилась к сражениям. Мы, парижане, держались за мир любой ценой, мы не желали даже слышать о войне, никто ее не хотел, но она была уже в нескольких сотнях километров от нас… Нашим единственным спасением было притворство, мы делали вид, будто ничего не знаем, не обращаем внимания на слухи и спокойно наслаждаемся последними весенними днями 1940 года.

Тонио все так же приезжал обедать в Ла-Фейре. Это была единственная трапеза, которую я вкушала дома в окружении собак и друзей-садовников – Жюля и его супруги. Жюль брал на себя функции сомелье и умел так аккуратно разливать и розовое вино, и шампанское, что ни одна капля не падала на скатерть, покрывавшую легендарный стол Ла-Фейре. Мой муж уже надел форму – летчиков призвали в армию, несмотря на отсутствие самолетов. Тем не менее они были готовы к этой войне, хотя воспринимали ее скорее как фарс и нелепую мясорубку, потому что не располагали никакой боевой техникой перед вооруженным до зубов противником…

Месяцы пролетали быстро. Мы избегали упоминаний о войне, предпочитая обсуждать цветущий боярышник, разлитое по банкам варенье или охотничий домик, который следовало покрасить.

Однажды я сообщила Тонио, что собираюсь потратить все свои сбережения на покупку зерна, чтобы кормить кур и прочую живность.

– А еще я переделаю теннисный корт в курятник. А в бассейне буду разводить уток.

Дни напролет я перевозила в багажнике своей машины огромные мешки с зерном, купленным там и сям, потому что крестьяне тоже уже начали, как и я, копить и прятать то, что у них оставалось.

* * *

А потом Франция вступила в войну. И была молниеносно разгромлена. Моя мама, жившая в Сальвадоре, велела в телеграмме, чтобы я как можно быстрее бежала из Европы и вернулась домой как послушная маленькая девочка.

Я сообщила мужу об этой телеграмме. Впервые он умолял меня, плача как ребенок, оставаться во Франции, что бы ни случилось. Я не должна его покидать: если я уеду, он почувствует себя беззащитным и его подстрелят во время первого же боевого вылета, ведь он не будет больше дорожить жизнью.

Я обещала ему то, чего он так страстно желал. Но так как теперь стало практически невозможно добраться до «Радио Пари» по проселочным дорогам, я решила переехать в город, чтобы продолжать работать. Тонио убедил меня отказаться от работы на радио и остаться в Ла-Фейре – кормить своих кроликов и варить варенье. Я согласилась, потому что аэродром Тонио находился недалеко от поместья и он часто заезжал сюда отдохнуть рядом со мной на пару дней в неделю. Несмотря на такую суматошную жизнь, мы урвали несколько дней счастья среди океана листвы и роз в Ла-Фейре.

Немцы разбомбили вокзал в Жарси, в нескольких километрах от моего дома. Вагоны сошли с рельсов, и моя кухарка обезумела от страха. Слугу должны были призвать в армию, так что мы с Жюлем и его женой оставались втроем.

В понедельник – это было, кажется, 10 июня – мой муж вернулся домой очень возбужденным.

– Надо сейчас же ехать, – заявил он.

– Куда?

– Куда-нибудь. Это не важно, собери небольшой чемодан, только самое необходимое. Скоро ты вернешься домой. Я надеюсь. Но я не хочу, чтобы ты оставалась тут одна. Немцы скоро войдут в Париж. Их уже слышно…

– Да, я их слышу, особенно ночью. А недавно мы видели самолеты, был бой почти над самой усадьбой.

– Скорее! Поезжай на этом маленьком «пежо». Надо взять как можно больше бензина, чтобы уехать подальше, мне кажется, самым разумным будет поехать в По.

– В По? Но я там никого не знаю.

– Ну и что? Ты быстро освоишься. В По на бронированных грузовиках вывозят золотой запас Франции. Ты поедешь следом за одним из этих грузовиков и всю дорогу будешь держаться за ним, потому что немцы ни за что не станут бомбить золото Франции. Они хорошо информированы и знают, что его перевозят в надежное место. Так они будут знать, где его искать после переговоров. В их интересах сохранить золото.

Итак, я уезжала на машине. Я дрожала от холода и страха.

– Прошу тебя, не надо слез, – повторял Тонио. – Успеешь наплакаться позже. Если ты хочешь узнавать новости обо мне, тебе придется находиться в свободной зоне. Если ты останешься в Париже, ты никогда ничего не узнаешь, даже если меня убьют.

Я до сих пор спрашиваю себя, повинуясь какому импульсу, какому загадочному предчувствию я последовала его совету и, как сомнамбула, выехала в По.

Я простилась с ним с закрытыми глазами, чтобы лучше сохранить воспоминание о его лице, его запахе, его теле. Мы разъехались в разных направлениях. Греко, мой любимый пес, несколько километров бежал за машиной, но потом жажда и усталость взяли свое, и вскоре я потеряла из виду и его тоже.