Охота на крокодила - Эдуард Юрьевич Власов

– «Крокодил»?

– Ага.

– Много?

– Не знаю точно, все в мелкой фасовке. Он намекал на пару кило. Может, врал. Я видела меньше.

– Откуда он у него, не сказал?

– Сказал, что в Комсе несколько больших партий сейчас есть. Наркомы держат. А у него к наркомам доступ. Они за какие-то там прежние заслуги дали ему разговеться немножко. Вот он сюда его и приволок… А много Макушка у него стырил?

– Немного, – ответил Ковалев. – Дальше что?

– Дальше договорились на следующий день вечером, значит, приятно время провести.

– А чего сразу позавчера не начали приятно время на кухне проводить?

Далась Ковалеву эта кухня! Я из-за его колких ремарок сначала покарябал себе горло коркой белого, украшенного треугольником чеддера, а теперь вот поперхнулся глотком душистого сладкого чая.

– Позавчера он занят был. Стрелка какая-то была.

– А вчера пришел?

– Ну да. И ребята пришли. Ну, он им стал товар рекламировать, расписывать, какой он замечательный.

– Где он сейчас?

– Ночует у бабы какой-то, – ответила она.

– У бабы? – недоуменно переспросил Ковалев.

– А что в этом такого? – пожала плечами Ленка. – У меня разве поспишь? А мужику деловому сон спокойный очень нужен!

– Понятно. Еще раз договорились встретиться?

– Нет, он завтра… – она посмотрела на часы, – то есть сегодня уже в Совгавань уезжает.

– Продал он что-нибудь здесь или нет?

– Я почем знаю? – огрызнулась она.

Я же, полностью согласившись с Ленкиной максимой относительно важности спокойного сна для делового мужчины, ощутил после ее ночного ланча прилив душевых сил, на волне которых в моей памяти выплыло недавнее замечание Макушки о Ленке, готовой устроить камасутру ради халявной дозы, и ее же собственное, неоднократно повторенное признание в полной и безоговорочной завязке.

– А сколько вам за земные – точнее говоря, за кухонные – радости этот самый Вадим заплатил, Лена? – удивил я и ее, и Ковалева неожиданным вопросом.

– Да-а… – замялась она.

Если бы этот вопрос задал майор, Ленка бы наверняка тут же вывернулась с удовлетворяющим его ответом, но здесь выстрел был сделан не в бровь, а чуть ниже, и с той стороны, откуда она его никак не ожидала. Ковалев тут же воспользовался моим прямым попаданием и ее замешательством:

– Так что, Лена, без денег все было, так?

– Без денег, – подтвердила она.

– Но не бесплатно?

– Не бесплатно.

– И?

– «И», «и»!.. – прорычала она и вознесла на уровень наших с Ковалевым глаз свой роскошный стан.

Ленка повернулась к стенному шкафчику, достала из него кубическую жестяную банку с надписью «Flour», открыла ее, покопалась внутри, и через секунду ее пухленькие пальчики, покрытые тонким слоем муки, бросили на стол перед нами с майором пять маленьких целлофановых пакетиков с белым порошком внутри.

– Нате, ешьте, проглоты! – выпалила она в сердцах. – Крокодилы несчастные!

Глава 10

Со мной такое редко, но случается, обычно с недосыпу или с перебору. Первое, безусловно, почаще второго. Бывает, смотришь на совершенно посторонний объект, а видишь себя. Причем понимаешь, что никакого зеркала перед тобой нет и объект чужеродный и тебе неизвестный, но выглядит он как твой абсолютный двойник. И ты пялишься на него, завороженный, и не знаешь, что дальше делать: то ли уйти от греха подальше, то ли податься вперед и попытаться вступить в контакт с самим собой.

Последний раз такое было зимой, когда мы с моим благородным семейством завалились в аквапарк при отарском торговом центре «Уинг Бей». Купаться-плескаться там одно удовольствие, особенно в декабре или январе, когда на улице горизонтально метущая пурга и рухнувший на пару сантиметров ниже нуля термометр заставляют тебя, японца до мозга костей или, как любит каламбурить мой друг Ганин, до костного мозга, проклинать колониальную политику собственного же императора Мэйдзи, полтораста лет назад пославшего наших славных вояк и бодрых переселенцев осваивать гигантские просторы холодного Хоккайдо.

Накатавшись по пластиковым трубам, наплескавшись в бассейнах и нахлебавшись щедро хлорированной воды, мы с Морио пошли в мужскую раздевалку, а Дзюнко с Норико, как я подозреваю, в женскую. И в этой самой мужской раздевалке, где, несмотря ни на какие календари и природные закидоны, царила такая духота, что можно было утыкать воздух десятком самурайских мечей, и ни один из них не упал бы на склизкий кафельный пол, я вдруг увидел себя. Едва я стащил с утомленных чресл плавки и разогнул отбитую о каменный пластик водной трубы спину, как взору моему в двух метрах впереди предстал я сам.

Мой друг Ганин как-то признался после внушительной порции сладкого сливового вина умэ-сю, что первые полгода своей педагогической жизни в Японии все мы, японцы, были для него на одно лицо, и ему стоило немалых усилий всякий раз при встрече не только вспомнить фамилию человека, но и определить, чем он или она внешне отличается от встреченных вчера и позавчера. Но Ганин, понятное дело, хоть и сенсей, но все-таки гайдзин, а с них, иностранцев, чего взять. У них и группы крови с нашими не совпадают.

Но тут я прекрасно понял ганинское состояние, поскольку стоявший напротив мужик был моей абсолютной копией: лицо один к одному, те же все еще черные, несмотря на возраст, зачесанные назад волосы, симметричные бугры плечевых мышц, неплохо подкачанный живот, да и то, что пониже, выглядело моим законным зеркальным отражением в нашем домашнем зеркале в ванной.

Я, в свою очередь, на него никакого впечатления не произвел, и по тому, как он быстро повернулся ко мне вполоборота и принялся растирать свое крепкое тело казенным синим полотенцем, стало понятно, что он во мне своего двойника не разглядел. Я было на мгновение озаботился текущим состоянием своей психики, но тут мои сомнения развеял вернувшийся из туалета Морио. Сын посмотрел внимательно на мужика, вплотную приблизился ко мне и прошептал моей груди: «Пап, смотри, как тот дядька на тебя похож! Я даже сначала подумал, что это ты…» Слова Морио меня успокоили, но смутная тревога под ложечкой по поводу того, что ты, как оказывается, не один в мире такой, осталась надолго.

Вот и сейчас, может, если бы, выйдя из этой жуткой пятиэтажки, где майор Ковалев, вызвавший к себе снизу патрульных, принялся оформлять изъятие у Ленки Резинки наркотиков и ее задержание, я не оглядел внимательно доверенный мне майором полицейский «Ниссан Патрол», ничего бы не было. Но я осмотрел экстерьер джипа довольно дотошно. Исключительно из спортивного интереса, что и как русские делают у себя с нашими подержанными автомобилями. Поэтому изображение, которое возникло у меня в зеркале заднего вида, как только я отъехал от дома на первую сотню метров, вызвало в моем теле хорошо знакомые наджелудочные ощущения.

Это был точно такой же «Патрол», того же белого цвета и, как мне подумалось, наверняка с полицейской полосой на дверях. Он двигался за мной на моей же скорости, так что его отражение в зеркале не менялось в размерах. Не скажу, чтобы появление моего двойника, теперь не в банном, а в автомобильном исполнении, меня напугало или расстроило, но определенно положительных эмоций оно во мне не вызвало. Ситуация складывалась забавная: две японские машины-близняшки на плохо освещенной ночной улочке российского портового поселка Ванино. Было бы еще забавнее, если бы за рулем моего преследователя оказался тот самый японец из отарского аквапарка, но темень не позволяла мне разглядеть водителя.

Положение было явно ненормальным, и если бы у меня слева под мышкой не висел тепленький после гигантских Ленкиных канапе «Ню-Намбу», я бы этим положением явно озаботился. Как учит страстный поклонник древних греков Ганин, любое несоответствие действительного должному может вызвать в людях – или, по крайней мере, в нем, в Ганине, – одно из двух полярных чувств: либо страх, либо смех. Если верить этой ганинской теории, которую он наверняка спер у кого-нибудь постарше, то при встрече с русским, без акцента говорящим по-японски, я должен либо затрястись от страха, либо заржать, как обихирский битюг. Встречи такие в моей практике иногда случаются, но, честно говоря, мне при них ни страшно, ни смешно. Сейчас же реальность опять вступила в конфликт с должным. По идее, за задним бампером вверенного мне на время майором Ковалевым «Ниссана» должна была оказаться либо черная пустота, либо неказистая «Лада», но коварная жизнь на этой идее поставила жирный крест, и за мной неумолимо двигался мой же «Патрол».

Тут только до меня дошел истинный смысл сенсейского