И все небо для нас - Юлия Лим

эта тайна вокруг дяди…

Чтобы мозг не лопнул от интенсивного продумывания вариантов, что же стало причиной его увольнения, достаю «Хоббита, или Туда и обратно», ложусь на живот и перечитываю знакомые строки.

За чтением время бежит быстро. Замечаю перемены вокруг только по ярким солнечным лучам и волнам жара, охватившим ноги. Сгибаю колени и машу ногами в воздухе.

Среди подсолнухов раздается шорох. Краем глаза вижу босые, перепачканные в земле ноги с поблескивающим, местами облупившимся, бесцветным лаком на ногтях.

– Доброе утро, – говорю, не поднимая головы.

– Что вы хотите этим сказать? – спрашивает Гордей. – Просто желаете мне доброго утра? Или утверждаете, что утро сегодня доброе – неважно, что я о нем думаю? Или имеете в виду, что нынешним утром все должны быть добрыми?

– И то, и другое, и третье[4], – подхватываю его затею. Поднимаю голову, невольно прищуривая один глаз (от яркого солнца не спасает даже кепка), и добавляю: – Не жди, что я предложу тебе трубку. Она уехала с дедом.

Гордей смеется и садится рядом по-турецки.

– Не думала, что ты знаешь «Хоббита» наизусть.

– Во мне вообще много скрытых талантов, – Дей дерзко подмигивает. Краснею и поспешно прикрываю лицо книгой. – На самом деле я его читал очень давно. Брал в школьной библиотеке. Можно взглянуть?

– Ну… – нехотя протягиваю ему книгу. – Только аккуратно.

– Не любишь делиться своими вещами?

– Это из-за Милы. Она ломала все, что мне нравилось, когда была маленькой.

Дей кивает и начинает листать страницы. Он улыбается, когда его взгляд натыкается на черно-белые иллюстрации. Подпираю скулы кулаками и любуюсь им, пока он этого не замечает. Сегодня на нем обычная черная футболка с маленьким нагрудным карманом, на который нанесен принт в виде красного сердечка, и любимые шорты. Гордей тот еще чистюля, но клянусь, когда-нибудь он снимет их, а они останутся стоять – так часто он их носит. Волосы он сцепил заколкой-крабом, и они спадают ему на шею и щеки неровными прядями.

– …Вер.

– А?

– Знаешь Женю?

– Э-э, – неуклюже сажусь и забираю книгу.

Дей показывает на оторвавшийся форзац. Заглядываю под него и вижу буквы. Надпись полностью не читается, зато отчетливо видно: «Женя».

– Ой! – еле сдерживаюсь, чтобы не оторвать форзац совсем, и аккуратно отлепляю его края.

Сильным, слегка размашистым и отдаленно похожим на мой почерком выведено:

«Ты – то путешествие, в которое я отправился не задумываясь. И я не хочу, чтобы оно когда-нибудь закончилось. Выходи за меня?

Навеки твой, Женя».

Дыхание сбивается, солнце кажется нестерпимо горячим. Столько лет у меня в руках был папин подарок маме, и не просто подарок, а… предложение руки и сердца?

– Это мой папа, – сиплю. – Ущипни меня!

Гордей щиплет кожу на моем предплечье.

– Ай, больно же! – гневаюсь, позабыв о подступивших слезах.

– Так ты же сама попросила.

Провожу дрожащей рукой по словам, перечитывая их снова и снова. Под форзацем видны следы клея. Почему мама заклеила воспоминания о папе? Хотела скрыть боль? Или хотела рассказать мне о нем, но не успела?

Прижимаю книгу к груди и раскачиваюсь взад-вперед, пытаясь успокоиться. Когда чувства притупляются, кидаю на Гордея смущенный взгляд.

– Ты только что помог мне лучше узнать папу. Спасибо, – я понимаю, что должна улыбнуться, но не могу. Губы лишь плотнее сжимаются в линию.

– Всегда рад помочь.

– Можешь… помочь мне еще кое с чем? – решаюсь я.

– С чем?

– У меня есть фото папы, и его нужно увеличить.

– Конечно, – Гордей поднимается, отряхивает шорты и протягивает мне руку. Сжимаю ее и поднимаюсь следом. – Пойдем.

* * *

С тех пор, как дед отдал мне снимок родителей, постоянно ношу его с собой. Он для меня как талисман. Он и мамина цепочка.

– А ты подумывала носить серьги? – спрашивает Дей, пока мы пробираемся через поле.

– Нет, – невольно тереблю мочку уха, – у меня уши не проколоты.

– Могу помочь.

Недоверчиво кошусь на него.

– Что? Не доверяешь? – усмехается Гордей.

– Ты и вправду на все руки мастер. Наверное, я умру раньше, чем узнаю все твои скрытые таланты.

Когда мы входим в дом, напряжение спадает. Заварив зеленый чай со вкусом клубничного мохито, перебираемся в комнату Гордея. Протягиваю ему снимок.

– Будь осторожен, ладно? У меня нет копий.

– Хорошо.

Наши пальцы соприкасаются. Вздрагиваю, отпускаю его руку и тут же об этом жалею. Нужно было держать крепче. Между нами точно проскочила искра! Так… Перестань думать об этом. Дей слишком хорош для тебя.

Гордей фотографирует снимок камерой, что-то делает со сканером. Стараюсь к нему не лезть и снова рассматриваю стены с фотографиями.

– Твоя кожа стала чище, – замечает Дей.

Оборачиваюсь. Он все еще занят снимком.

Свежий воздух, фрукты и овощи пошли мне на пользу, как и косметика. Прыщей действительно стало меньше.

– Хм-м, – мычит Гордей.

– Что такое? – подхожу и склоняюсь к монитору.

Дей поворачивает голову. Он рассматривает мое лицо и вдруг начинает улыбаться.

– Смотри, – Гордей увеличивает фотографию.

Вглядываюсь. У папы такая же форма глаз, как у меня. И цвет.

– А это что такое? – указываю на маленькие точки на фото.

– Веснушки.

– Ой?

– Ой, – Дей встает со стула и усаживает на него меня. – Смотри в свое удовольствие.

И я смотрю на папу, минута за минутой изучая его лицо. Надо же, у него тоже были веснушки. Щупаю щеки и переносицу, будто мои веснушки от этого станут выпуклыми. За прыщами я их никогда не замечала, да и на солнце столько времени раньше не проводила.

– Вы с ним очень похожи, – Гордей выводит меня из транса.

Он уже выпил чай, а мой успел остыть. Выпиваю его в три глотка, не чувствуя вкуса.

– Мне обычно говорят обратное. Что я копия мамы.

– Есть немного. – На мой удивленный взгляд он поясняет: – Я сложил два и два и сравнил внешность этой дамы с тобой и обнаружил, что она твоя мама. Тут не надо быть Шерлоком Холмсом.

– Иногда ты слишком проницательный.

– Ты что, забыла? Я Гордей, I’m gorgeous[5].

– Боже, – смеюсь так, что начинаю задыхаться. – Тебе не хватает одежды с этим лозунгом.

Дей раскрывает шкаф и невозмутимо достает вешалку с белой длиннющей футболкой, которую на поясе обхватывают черные буквы с той самой фразой.

– Все-все, – отмахиваюсь. – Ты великолепен, не спорю.

– Спасибо, спасибо, – раскланявшись невидимым зрителям, он возвращает мне снимок родителей. – Так что ты решила: будешь прокалывать уши или нет?

– Я подумаю.

* * *

Больше всего ненавижу делать выбор. Нет, что сегодня съесть на завтрак или что надеть – выборами не считаются. Я про те, что