И все небо для нас - Юлия Лим

скрещивает руки на груди. Хорошо все-таки быть старшей, можно надавить авторитетом. Главное, не злоупотреблять властью, а то стану врагом номер один.

Тамара подает Семену колоду карт. Он тщательно перемешивает ее, раздает нам троим карты. Козырь: черви.

– У кого козырная шестерка?

Гордей с дедом поворачивают головы в мою сторону.

– Давайте лучше определимся через камень-ножницы-бумагу? – предлагаю я.

– Камень-ножницы-бумага, раз, два, три! – считает Ирма, пока мы напряженно трясем кулаками, и наконец каждый выкидывает свою фигуру.

У меня ножницы, у Гордея с дедом – камни. Вылетаю, ничуть не расстроившись. Они снова выкидывают комбинацию. Теперь у обоих бумага. Третья попытка: камни. Четвертая: ножницы. Их противостояние такое захватывающее, что я забываю, что мы собираемся играть в карты.

– Раз, два, тли! – командует Мила.

Дед показывает бумагу, а Гордей – ножницы.

– Хитрый лис, – бормочет дед, победитель же улыбается и подмигивает Миле.

Она расплывается в счастливой влюбленной улыбке и крутится возле его стула. У меня с азартными играми никогда не складывалось. Кто угодно влегкую может меня обыграть. Даже Мила в скором времени сумеет это сделать. Поэтому на свою победу не надеюсь, но бросать Гордея одного на растерзание деду тоже не хочу.

– Вот и все. – Семен выкладывает на стол червового короля. – Ты продул, голубок.

Пока дед тянется к картам, чтобы смешать их и снова сдать, Гордей накрывает его короля козырным тузом. Его плавный жест и сдержанная улыбка действуют на деда как красная тряпка на быка. Он едва не сминает карты, но Тамара вовремя его окликает.

– Ладно, – цедит дед, – ты выиграл в этом раунде. Что ты хочешь сказать?

– У меня есть имя, поэтому перестаньте звать меня голубком.

Дед закатывает глаза с недовольным вздохом. Подсуетившись, беру карты, перемешиваю и сдаю. Гордей сидит справа от меня, а дед слева на диване. В этот раз первым ходит дед, потому как в дураках оказалась я. Козырь: трефы. Стол завален картами, битва ожесточенная и долгая.

– Пас. – Внезапно Гордей кладет карты на стол рубашкой вверх и уходит в кухню за чаем.

Чувствую себя брошенной и защищаюсь от деда. Как бы я ни отбивалась, он словно из ниоткуда берет все новые и новые сильные карты. Валеты, дамы, короли сыплются друг за другом, тогда как у меня сплошь шестерки, девятки и десятки. М-да, удача явно не на моей стороне.

– Ну и что ты хочешь мне сказать? – Стараюсь не смотреть на победившего в этом раунде деда.

– Старших надо уважать и не огрызаться на них. Это не только тебя касается. – Он забирает у меня колоду, когда Гордей возвращается и недобро смотрит на него.

Вылетаю несколько раундов подряд. Уныние охватывает с головой. Я уже не верю, что могу победить. Мне хочется уйти в поле и прореветься от того, что я по жизни невезучая.

– Говори, – великодушно разрешает дед, когда Гордей в очередной раз выигрывает.

– Не недооценивайте Веру. Она классная.

Краснею, но после слов Семена кровь от щек отливает:

– Она совершенно обычная.

От обиды пощипывает глаза. Нижняя губа дрожит. Прикусываю ее. Случайно ловлю на себе взгляд Гордея и поспешно отвожу глаза. Не хватало еще разреветься перед всеми.

– Мила, принеси, пожалуйста, какао для Веры, – просит Гордей.

– Холошо. – Похлопав глазками, она устремляется в кухню.

Что-то с грохотом передвигается туда-сюда, а потом виноватый голос сестры звенит на всю гостиную:

– Тетя Илма, я не могу найти какао. Помоги, пожалуйста!

Посмеиваясь, Ирма поднимается с дивана и уходит, слегка переваливаясь. Постепенно ее походка меняется. Через пару месяцев она родит, и тогда прости-прощай наше безоблачное детство с Милой.

– Делжи. – Мила нетерпеливо подает мне кружку на подставке, и только я беру ее за ручку, как сестра снова оказывается возле Гордея. – Голдей, я все сделала!

– Умница. – Он улыбается ей, а потом жестом показывает мне, мол, пей.

После пары глотков сладкого напитка мне становится лучше. Глаза больше не щиплет, обида не жмет в груди. Когда спокойствие восстанавливается, вливаюсь в игру. В этот раз деду приходится отбиваться от наших с Гордеем нападок. Мы ведь играем в подкидного дурака, значит, можем просто его завалить. И как я раньше не догадалась?

Бросаю благодарный взгляд на Гордея, а он и бровью не ведет. Теперь козырь бубны, и у меня на руках есть карты с ромбами. Ну хоть раз-то я должна выиграть?

– Пас. – В последний момент Гордей выбывает из игры.

Остаемся мы с дедом. У него очень много карт, у меня – шесть козырных и три обычных. Сейчас или никогда!

Методично сбываю ему карты меньшей масти. Дед без труда бьет их и отвечает тем же. Внезапно он подкидывает козырь, затем еще. У меня остаются бубновый валет и пиковая дама.

– Хм-м, надо подумать… – Дед закидывает ногу на ногу и хмурится.

Чем дольше он тянет, тем сильнее я потею. Футболка липнет к спине и подмышкам. Над губой выступает испарина. Провожу пальцами по лбу, убирая прилипшие волосы. Окидываю взглядом болельщиков: у всех серьезные лица, будто решается судьба мира, а Мила так сильно хмурится, что кажется, у нее вот-вот треснет переносица. Сердце в груди ухает, отдаваясь в ушах. Я ни за что не проиграю!

– Пожалуй, схожу вот так. – Дед выкладывает бубновую десятку.

У меня по вискам и затылку стекают капельки пота. Трясущейся рукой крою десятку валетом. Дед почесывает подбородок, постукивает по нему неровным желтеющим ногтем и выкладывает пикового валета.

– Ой! – Вскакиваю и нервозно хохоча швыряю на его карту свою пиковую даму. – Я выиграла! Да!

Вскидываю кулаки и безостановочно смеюсь. Напряжение постепенно спадает. Родственники с изумлением рассматривают меня. Когда воздух в груди заканчивается, плюхаюсь в кресло и расслабленно в нем обмякаю.

– Ну? – говорит дед.

– А?

– Говори, что хотела.

– А… – Выпрямляюсь и вытираю вспотевшие ладони о джегинсы. – Извинись.

Слово вылетает резким и жестким. Мгновение назад я казалась себе мягкой, как творог, а сейчас каждая мышца напряжена.

– Что-о? – в голосе деда слышится нескрываемое раздражение. – За что это я должен извиниться?!

Грядет буря. Но если я сейчас ничего не скажу, если промолчу, как трусиха, то он так и будет вытирать ноги об меня и маму. Я не могу этого допустить.

– Если ты не извинишься, я никогда тебя не прощу. И это нужно не столько мне, сколько маме.

И снова липкая тишина – паутина. Тикают старые часы деда. Сказанного не воротишь, а время все бежит и смеется надо мной.

Семен откидывается на спинку дивана и тяжело, долго выдыхает. Смотрю ему в глаза, стараясь моргать как можно реже