Папа, спаси меня - Ника Янг

Кирилл…хоть он и является биологическим отцом…Но…

Гоню эти мысли, особенно о Кире, подальше. Мысль о том, что он тоже заведет себе семью с другой женщиной, усыновит Егора, и будет жить большой любящей семьей, но без меня, отчего-то причиняет невероятную муку, боль. Сердце колет так сильно, будто прожигает каленой иглой.

— Почему же? — удивляется моему вопросу доктор. — Все так. Особенно если вы с мужем планировали это.

При упоминании о муже его глаза впиваются в мое лицо, и я опускаю глаза.

— Мы с ним разводимся, — тихо говорю ему.

Иван удивленно поднимает брови до линии роста волос, но задорно и заговорщицки подмигивает мне.

— Думаю, я знаю, кто виновен в том, что ваша семейная ячейка распалась. — Сказав это, он вдруг смущается — сжимает пальцы добела, и тут же отпускает. — Это не мое дело, в общем-то, просто хотел убедиться, что ты пришла в сознание до конца.

Я киваю. Кажется, руки- ноги целы, да и голова перестала кружиться от слабости. Напрягаюсь и жду своего вердикта.

— Тоня, не буду ходить вокруг да около. Пока ты была без сознания, мы сделали экспресс-тест крови, чтобы понять, в чем дело. — Киваю в ответ на его слова. Хорошо, что наш врач такой не сдержанный на действия, и всегда планирует все наперед, как я успела заметить. — Ты беременна.

От шока перестаю дышать. Глаза открываются так широко, что даже немного больно.

— Да, ты беременна. Ошибки быть не может. Согласно данным ХГЧ, беременности около четырех-пяти недель. — Он присматривается ко мне, ожидая какой-то реакции, но ничего, кроме шока, у меня его слова не вызывают.

Не может быть.

Не может этого быть!

Резко привстаю, сажусь на постели свесив ноги вниз, дотрагиваюсь пальцами до прохладного пола, и эта связь с реальностью вдруг запускает во мне все мыслительные процессы.

Я так хотела забеременеть, завести ребенка, чтобы таким образом спасти Егора, что даже переступила через себя и пришла той самой луной ночью в комнату к Кириллу, плюнув на все распри, недоговоренности, что разрослись между нами, как снежный ком.

В ту ночь наша взаимная ненависть горела как самый лучший костер, все полыхало и искрилось так сильно, так невероятно, так жгуче, что, похоже, все получилось в первого раза. Да уж, все в Кирилле стремится к жизни, — ошарашенно усмехаюсь этой мысли, — даже сперматозоиды.

Это удивительно, странно, страшно, что известие о моей беременности приходит в такое время, когда оно, кажется, должно быть совсем не к месту. У Егора остался последний курс химиотерапии, после которого станет ясно — пригодился ли биоматериал его настоящего отца, Кирилла, победили ли мы эту ужасную болячку или нет. И потому моя жертва — новый ребенок — для того, чтобы взять при родах его пуповинную кровь, кажется сейчас напрасной.

— Тебе нужно пройти обследование у гинеколога, — медленно говорит Иван, будто бы дожидаясь, чтобы я точно услышала его.

В ответ я заторможено киваю.

— И решить — оставишь ты его или нет.

При этих словах я неосознанно прикасаюсь к пока еще плоскому животу, в котором уже зарождается, фонтанирует жизнь. Иван напряженно смотрит на меня несколько секунд, а потом откидывается на спинку кресла.

— Ну и решишь — скажешь ли ты об этом его отцу.

Я киваю.

Понимаю, о чем конкретно говорит Иван: я забеременела после слов врача о том, что нужен второй, чтобы спасти первого малыша, и, думаю, наш нынешний доктор об этом знает — мы обсуждали все варианты лечения на первом этапе с ним тоже, после чего он сообщил, что эта жертва совсем не нужна — ведь донорский материал отца подходит как нельзя лучше.

Конечно, я не посвящала его в наши запутанные отношения с Кириллом и Женей, но он — не дурак, и прекрасно понимал, что не случайно у нас разные фамилии, муж не приходит проведать, зато успел распустить кулаки на соперника.

— Пожалуйста, не говорите никому, — вдруг говорю ему. И он удивленно приподнимает правую бровь. — Мне нужно самой во всем разобраться…

— Дело твое, конечно, но имей в виду — тянуть с абортом будет нельзя.

От этих слов я резко вздрагиваю, окончательно приходя в себя. Аборт? О чем он говорит? Я прижимаю руки к животу, будто бы хочу своими холодными от волнения пальцами, ладонями, защитить ту искру, что особенно нуждается в защите, от посягательств извне, от плохих слов.

И вдруг понимаю: что бы я ни решила, избавиться от этого чуда внутри я уже не смогу. Не случайно бог послал мне такие испытания, не зря заставил пройти этот путь, и специально послал такой подарок, такое счастье.

— Я вас поняла, — чуть опускаю голову, уже начиная прислушиваться к себе, думая о том, что же происходит в данную минуту в моем организме.

— В любом случае, я выпишу тебе витамины, потому что гемоглобин явно понижен. Не ровен час, снова упадешь в обморок где-нибудь еще от волнения, а там уж никакого Кирилла не будет рядом, чтобы спасти.

При этом имени я вздрагиваю, что не укрывается от доктора. Он ухмыляется каким-то своим мыслям, понимающе качает головой.

— Ну, спасибо. Я пойду…к сыну, — встаю я с постели и босиком делаю два шага к двери.

Иван складывает руки на груди и смотрит на меня с каким-то странным выражением лица, будто бы ожидает чего-то.

— Ну наконец-то! — вдруг распахивается дверь, и в ее проеме появляется растрепанный, взволнованный, посеревший Кирилл. От мужчины буквально фонит беспокойством, и это чувство едва не сбивает с ног, как и его жадный взгляд, который скользит по всему моему телу, проверяя, ощупывая на предмет увечий, синяков.

Он бросает взгляд на Ивана, который отчего-то веселится, улыбается сам себе.

— Давно пришла в себя? Почему сразу мне не сказал?

— Ждал, — коротко отвечает мужчина.

Кирилл в ответ буквально рычит недовольно и зло:

— Чего ждал? Пока она окочурится?

— Тише, тише, — вздыхает доктор, встает с кресла и подходит к Кириллу, вся поза которого — сжатые губы, побелевшие кулаки, напряжение в выдвинутых вперед плечах, внушает опасение. — Все с ней в порядке. Покой, витамины, сон, еда. Вот пока и все, что нужно для Тони.

Кирилл снова переводит взгляд на меня, и я вижу, как его напряжение сменяется беспокойством. В груди все переворачивается и замирает: мне кажется, я хочу, чтобы он всегда смотрел на меня вот так — без налета ненависти, презрения, злости. Хочу, чтобы этот взгляд, в котором я сейчас вижу только беспокойство и теплоту, заботу и что-то еще, не читаемое, но очень знакомое, будто бы привет от юного Кирилла, всегда оставался именно таким.

— Ты как? — тихо спрашивает он, и, даже не удостоив внимания доктора, который, похлопав его по плечу, выходит за дверь, берет вдруг меня за руку. Они теплые, добрые, мягкие, и я ловлю себя на мысли, что хочу приложить его ладонь к своей щеке, поцеловать ее в самую сердцевину и зарыться в нее от всех печалей.