Детство Иисуса - Джозеф Максвелл Кутзее

– Я пришел за Давидом, – говорит он.

– Он в спальне, смотрит телевизор, – говорит Дага. – Вы дядя? Давид! Твой дядя пришел!

Мальчик выбегает из соседней комнаты очень воодушевленный.

– Симон, иди, смотри! Это Мики-Маус! У него собака по имени Платон, он ведет поезд, а индейцы стреляют по нему стрелами. Скорей!

Он не обращает внимания на мальчика, говорит Даге:

– Его мать с ума сходила от беспокойства. Как вы могли так поступить?

Он никогда не видел Дагу так близко. Неукротимая шевелюра, копна золотых кудрей оказывается грубой и сальной. В футболке дыра под мышкой. К своему удивлению, он Даги не боится.

Дага не встает.

– Успокойтесь, viejo, – говорит он. – Мы прекрасно провели время. Потом малец поспал. Спал как бревно, словно ангел. А теперь смотрит детскую программу. Что за беда?

Он не отвечает.

– Давид, идем! – говорит он. – Нам пора. Попрощайся с сеньором Дагой.

– Нет! Я хочу смотреть Мики-Мауса!

– В другой раз посмотришь Мики, – говорит Дага. – Честно. Мы его придержим специально для тебя.

– А Платона?

– И Платона. И Платона мы тоже придержим, правда, милая?

– А то, – говорит девушка. – Мы запрем его в мышиный ящик до следующего раза.

– Пошли, – говорит он ребенку. – Твоя мама ужас как изволновалась.

– Она мне не мама.

– Конечно, мама. Она тебя очень любит.

– Кто она, юноша, коли не мама? – спрашивает Дага.

– Она просто дама. У меня нет мамы.

– Есть у тебя мама. Инес твоя мама, – говорит он, Симон. – Давай руку.

– Нет! У меня нет ни мамы, ни отца. Я просто есть.

– Чепуха. У нас у всех есть мама. И у всех есть отец.

– У тебя есть мама? – спрашивает мальчик у Даги.

– Нет, – говорит Дага. – И у меня нет мамы.

– Видишь! – торжествующе говорит мальчик. – Я хочу с тобой остаться, я не хочу к Инес.

– Иди сюда, – говорит Дага. Мальчик трусит к нему. Дага сажает его к себе на колени. Мальчик прижимается к его груди, сует большой палец в рот. – Хочешь со мной остаться? – Мальчик кивает. – Хочешь жить со мной и Фрэнни, втроем? – Мальчик кивает. – Тебе нормально, милая, если Давид будет жить с нами?

– А то, – говорит девушка.

– Он не может выбирать, – говорит он, Симон. – Он всего лишь ребенок.

– Вы правы. Он просто ребенок. Должны решать его родители. Но, как вы слышали, у него нет родителей. Как же мы поступим?

– У Давида есть мать, которая его любит не меньше любой матери на свете. Я, хоть и не отец ему, тоже о нем пекусь. Пекусь о нем, опекаю его и попечительствую ему. Он пойдет со мной.

Дага выслушивает эту краткую речь молча, а затем, к его удивлению, улыбается ему – довольно приятно улыбается, обнажая превосходные зубы.

– Это хорошо, – говорит он. – Забирайте его к его даме-маме. Скажите, что ему было хорошо. Скажите, что со мной ему ничто не угрожает. Тебе же со мной ничто не угрожает, да?

Мальчик кивает, палец по-прежнему во рту.

– Славно – тогда, думаю, тебе пора к этому господину-хранителю. – Он снимает с себя ребенка. – Приходи скорее опять. Обещаешь? Приходи смотреть Мики.

– Почему надо все время говорить по-испански?

– Надо же на каком-то языке разговаривать, мой мальчик, иначе придется лаять или выть, как животные. А раз нам надо разговаривать на каком-то языке, лучше на одном и том же. Разумно?

– Но почему испанский? Терпеть не могу испанский.

– Неправда, можешь ты терпеть испанский. Ты хорошо говоришь по-испански. У тебя испанский лучше моего. Ты просто упрямишься. На каком языке ты хочешь говорить?

– Я хочу говорить на моем личном языке.

– Нет такого – личный язык.

– Есть! Ла ла фа фа ям йин ту ту.

– Это белиберда. Она ничего не означает.

– Означает. Для меня означает.

– Может, оно и так, но для меня она не означает ничего. Язык должен что-то значить и для меня, и для тебя, иначе он не считается языком.

Жестом, который он наверняка подцепил от Инес, мальчик пренебрежительно вскидывает голову.

– Ла ла фа фа ям йин! Смотри на меня!

Он смотрит мальчику в глаза. На краткий миг он что-то там видит. У этого нет названия. Это как – вот что до него доходит в этот миг. Словно рыба, что вырывается, когда пытаешься ее удержать. Но не как рыба – нет, как как рыба. Или как как как рыба. До бесконечности. Но вот миг улетел, и он попросту молчит и смотрит.

– Видел? – говорит мальчик.

– Не знаю. Погоди, у меня голова кружится.

– Я вижу, что ты думаешь! – говорит мальчик с торжествующей улыбкой.

– Нет, не видишь.

– Ты думаешь, что я могу колдовать.

– Вовсе нет. Ты понятия не имеешь, что я думаю. Теперь внимание. Я собираюсь сказать кое-что о языке, серьезное, и хочу, чтобы ты проникся этим до глубины души… Каждый прибывает в эту страну чужаком. Я прибыл чужаком. Ты прибыл чужаком. Инес и ее братья когда-то были чужаками. Мы прибыли из разных мест, из разного прошлого, мы искали новой жизни. Но теперь мы все в одной лодке, вместе. И нам приходится ладить друг с другом. Ладить можно при помощи общего языка. Такое правило. Оно хорошее, и мы должны ему подчиняться. Не просто подчиняться, а подчиняться от души, не как мул, который упирается копытами. От души, по доброй воле. Если откажешься, если будешь говорить грубости про испанский и настаивать на своем личном языке – окажешься в личном мире. Там не будет друзей. Тебя будут чураться.

– Что такое «чураться»?

– Тебе негде будет голову преклонить.

– У меня все равно нет друзей.

– Это изменится, как только ты пойдешь в школу. В школе заведешь много новых друзей. Да и есть у тебя друзья. Фидель и Элена тебе друзья. Альваро тебе друг.

– И Эль Рей мне друг.

– И Эль Рей тоже тебе друг.

– И сеньор Дага.

– Сеньор Дага тебе не друг. Сеньор Дага пытается тебя искусить.

– Что такое «искусить»?

– Он пытается увлечь тебя прочь от матери Мики-Маусом и мороженым. Помнишь, как ты заболел от того мороженого, которое он тебе дал?

– Он и огненную воду мне давал.

– В смысле – огненную воду?

– У меня от нее горло жгло. Он говорит, что это лекарство, когда мутно.