Счастливый брак - Рафаэль Иглесиас

Подойдя поближе, он сказал:

— Я не напрашиваюсь на комплимент, но я договорился, что могу принести их назад, поэтому, если ты недовольна, просто скажи.

К удивлению Энрике, Маргарет по-прежнему не обращала на него внимания. Она не отрывала глаз от собственного отражения в зеркале, вновь поворачивая голову то так, то этак, чтобы рассмотреть себя со всех сторон. Решив, что так ей будет легче отказаться от его подарка, он добавил:

— Там есть другая пара сережек без брилл…

— Но они же такие красивые! — отмахнулась Маргарет. Не глядя на него, она отошла на шаг и поправила парик. — Пух, я их обожаю, — с жаром сказала она и, повернувшись, скользнула в его объятия. Встав на цыпочки, Маргарет прижалась к нему губами, шепча между поцелуями: — Они прекрасны. Просто прекрасны.

— Даже несмотря на бриллианты? — прошептал он и после двух поцелуев получил ответ:

— Я их обожаю. Спасибо тебе.

Он не верил ей, пока не убедился, что она носила их целую неделю, кроме того дня, когда они ездили делать позитронно-эмиссионную томографию. Она даже сочла нужным объяснить, что сняла серьги из страха, что они потеряются.

Энрике до сих пор не был уверен, что одержал бы эту победу, если бы не ее болезнь. Но сейчас он напомнил себе, что в конце концов добился успеха и понял вкус Маргарет, поэтому имеет право принять решение. Он пересек небольшой холмик, вернувшись к участку под дубом, и встал там, где должно было быть ее, а со временем и его надгробие. Он долго сканировал глазами все вокруг — густые кроны деревьев, памятники, далекий вид Нью-Йоркской бухты, вычурную гробницу с ионическими колоннами, серый серпантин вьющейся между могилами дороги, по которой вскоре в черном катафалке медленно повезут ее безжизненное тело.

— Вот этот, — наконец объявил он Лили и Полу.

— Здесь красиво, — сказала Лили, будто это не она пять минут назад предлагала ему выбрать другой участок. — Это то, что надо. Все правильно, — добавила она, зная, как он боится ошибиться.

— Возможно, — отозвался Энрике.

Прежде чем заплатить за обоих с настойчивостью, которой он научился у отца — отрицательно покачать головой, как бы отсекая попытки Маргарет, со значительным и серьезным видом, подразумевающим, что он уберегает их от непростительной ошибки, — Энрике уже знал: он никогда не простит себе, если сегодня же ее не поцелует. Он старался себя не выдать. Он отвечал на ее вопросы, слушал истории из ее жизни и смотрел ей прямо в глаза, не отвлекаясь на смешливые губы, гладкую белую шею, обтянутую шерстяным свитером грудь. Не потому, что хотел показать хорошие манеры, а из страха; достаточно было один раз вообразить ее обнаженной в своих объятиях, и он позабыл бы, о чем они вообще говорили.

На самом деле он с трудом мог представить, как будет держать ее за руку, не говоря уже о том, чтобы заняться с ней сексом. Пока она поворачивалась то в одну, то в другую сторону, вставляя тонкие руки в рукава дутой куртки, Энрике украдкой бросал взгляды на ее соблазнительные бедра и ягодицы. Они казались недостижимой мечтой, а не целью. Как вообще мужчинам хватает храбрости поцеловать женщину? Сам он, конечно, не мог вспомнить, как совершил этот подвиг. Ему было всего двенадцать, когда он впервые прижал губы к девичьим губам, благополучно столкнувшись с чудовищной решеткой брекетов. Но сегодня этот взрослый мужчина двадцати одного года, возвращаясь из ресторана, чувствовал себя так, будто никогда не занимался любовью и был невинным, лишенным сексуальности младенцем.

Хоть Энрике и не мог представить, что к ней прикоснется, он искал малейшую возможность это осуществить. Пригласить ее зайти к нему? Под каким предлогом? Просто пройти мимо своего дома, имея в виду, что идет ее провожать? Но тогда Маргарет должна будет сделать первый шаг. «Не хочешь зайти на минутку?» — скажет она. Или не скажет.

Если нет, что тогда? Поцеловать ее на глазах у этого сноба-швейцара? Отпадает. Их двоих и так уже слишком много в качестве зрителей. Будь это возможно, он предпочел бы поцеловать ее, обойдясь при этом без собственного присутствия. Было бы гораздо проще не встречаться взглядом с ее голубыми глазами.

— Ну что, назад пойдем короткой дорогой? — спросила Маргарет, когда они дошли до перекрестка Седьмой и Гроув.

— Любой, какая тебе нравится, — ответил он, чувствуя нарастающую слабость. Как он собирается довести ее до экстаза, если с трудом передвигает ноги? То, что Маргарет уже не казалась недоступной, что это свидание не было далеким от реальности приключением, по какой-то перевернутой логике вдруг представилось ему более неудачным, чем если бы у него не было ни единого шанса. Мячик оказался на его стороне корта, и Энрике следовало со всего размаху ударить по нему, чтобы выиграть, а у него даже не было сил поднять ракетку.

— Ты так добродушно реагировал, когда ошибся, — вдруг сказала Маргарет.

С тем же успехом она могла говорить на фарси; ум Энрике был парализован другими мыслями.

— Что? — остолбенел он.

— Когда пошел не по тому пути. Когда я тебе об этом сказала, ты очень спокойно себя повел.

— Но… ты… была… — медленно начал он, стараясь понять, что она имеет в виду. Наконец ему это удалось: — Но ведь это ты настаивала, чтобы пойти по Кристофер.

Потребовалось еще некоторое время, чтобы случившееся перед ужином недоразумение разъяснилось. После нескольких «но ты сказал» и «но ты сказала» стало ясно: с самого начала между ними существовало полное согласие поводу того, какой путь короче. Маргарет ошибочно истолковала кивок Энрике в сторону Гроув как желание идти по Кристофер и из вежливости решила уступить. Когда она шагнула в сторону Кристофер, Энрике, посчитав, что она упрямо настаивает на своем, решил не возражать, тоже из вежливости.

— Боже! — Маргарет нарочно толкнула его обтянутым джинсами бедром. — Нам надо перестать быть друг с другом такими милыми, иначе мы никогда никуда не попадем.

Умирая от желания, Энрике наклонился поближе к прелестному лицу.

— Чем дольше мы будем добираться до того места, куда собираемся, тем больше получим удовольствия.

Три вечера общения с Маргарет убедили Энрике, что есть одна область, в которой Маргарет никогда не сможет с ним соперничать — умение вести беседу. Она была умна, гораздо умнее, чем ему показалось при первой встрече, и уж точно более образованна, чем он. Но ее манера внимательно слушать, мешавшая ей тем временем придумывать умный ответ, а также стремление к точности — иногда она прерывалась, чтобы выяснить какую-нибудь деталь, — делали речь Маргарет довольно нескладной и портили впечатление от ее остроумных замечаний. Она могла поддержать непринужденный разговор, в котором то, как произносятся реплики, гораздо важнее их содержания. Поэтому Энрике удивился неожиданной словесной дуэли и уж никак не ожидал, что может проиграть в остроумии, но именно это и произошло. Маргарет смотрела на его приближающиеся губы. Когда они остановились меньше чем в футе от того места, куда стремились, она нанесла мастерский удар, пронзивший его насквозь: