Вечный сон Снегурочки - Марина Серова

С революцией, тогда же и происшедшей, здание церкви снесли. Перед сносом здания, когда разграбили церковь, хотели и чудотворную икону найти и уничтожить, чтобы «Опиум для народа» задушить на корню. Икону не нашли, говорили, что священники могли сохранить ее в катакомбах под храмом. Но из-под храма источник ведь бьет, вода поднялась тогда, так что сразу найти не удалось.

Время шло. Сейчас-то мы знаем, что сильная радиация пусть не сразу, но убивает.

В нижние ярусы катакомб под храмом, как и в шахту, ходить весьма вредно. И задохнуться теперь по неаккуратности можно, после того как шахту выкопали и газ сильнее пошел.

Институт со временем закрылся, как вопросы научные разрешили, и вред избытка газа стал понятен. Незадолго до этого один человек стал целенаправленно изучать, как теперь говорят, «легенду» о чудотворной иконе. Это был врач и священник, которого определили сюда, да и оставили работать до конца его жизни. Считай, сослали.

Говорят, что он нашел икону. Но времена были такие, что раскрывать о ней правду было бы опасно и для самой иконы, и священнику, боюсь, не дали бы дожить его последние годы. Нет человека – нет проблемы. Нет открытия, нет иконы. И не было никогда.

Поэтому о находке иконы священником знала только его молодая жена, которая долгие годы тоже хранила молчание. Помог бы мне найти икону оставленный супруге священником некий ключ, какая-то подсказка.

Последнее слово точно резануло мой слух. Сейчас-то я поняла, что записка оказалась с собой у меня весьма кстати – скорее всего, даже точно, ее написал несчастный исследователь, а Ниночка была его супругой.

– Вам-то зачем нужна эта икона? – задала я вертящийся на языке вопрос. – Если сейчас она представляет ценность, вы что, решили выставить ее на аукцион и озолотиться? Только зачем, раз постоянно подвергаете свою жизнь опасности от радиоактивного газа? Или пытаетесь обеспечить безбедное существование родственников?

– Мне она не нужна, – покачал головой дед. – Ты права в одном – есть люди, которые, не задумываясь, выложат кучу денег, дабы завладеть иконой. Но я за богатством не гонюсь, да и родственников нет. Единственное, что мне надо в этой жизни, – это провести ее остаток без невыносимой боли, которая сопутствует моей болезни.

– Так на кой вам сдалась эта икона? – не понимала я. – Не верится, что вы такой религиозный человек.

– Она нужна не мне, а Антону Николаевичу, – пояснил тот. – Сам он, понятное дело, в подвал не сунется и никого не заставит – кому охота травиться? У нас уговор: я ищу икону, а взамен получаю лекарства, снимающие боль.

– И препараты вам дают наркотические, – догадалась я. – Сейчас врачам запрещено выдавать сильные обезболивающие вроде морфия, а Сазанцев нарушает закон, так?

– Все так, – подтвердил дед. – Мне все равно осталось недолго жить, по сути дела, я – смертник. Какая разница, когда помру? Главное, чтобы без мучений, а долго буду жить или нет – не важно. Иногда даже хочется, чтобы поскорее все закончилось. Всего-то надо подольше побыть в шахте, и мучения прекратятся. Навсегда. Но… почему-то не решаюсь – даже когда таблетки не выдали, умирать, что ни говори, страшно. Потому что не знаешь, что там, за пределами земной жизни. Вот и тяну, влачу свое жалкое существование.

– Почему вам не дали лекарства? Тогда, несколько дней назад, я слышала, как вы стонали. Неужели… неужели за то, что поиск иконы продвигается медленно?

Собственная догадка ужаснула меня. Неужели Сазанцев, этот добрый, внимательный Айболит, которого боготворит Казакова, способен издеваться над умирающим дедом? Заставлять его страдать от страшной боли, если тот не справляется с заданием? Или это – проделки Снежной королевы, которая вроде как непричастна к преступлениям, а на самом деле – изверг и садистка?

– Да нет, что ты, – успокоил меня дед. – Антон Николаевич уехал, а таблетки неожиданно закончились, мне Анна Викторовна объяснила. Врачи-то не виноваты, только мне, знаешь, не легче. А Сазанцев – он даже заботится обо мне, нужные продукты покупает. Ну, я вроде все тебе рассказал, Таня. Или имя – тоже поддельное? Как тебя называть-то хоть?

– Да мое это имя, мое, – сказала я. – Про то, что обещала показать бумажку, помню. Только сомневаюсь, что вам это как-то поможет.

Я протянула письмо деду, и тот жадно погрузился в чтение. Пробежал глазами письмо, перевернул – на обратной стороне ничего не было. Евгений Игоревич разочарованно протянул бумажку мне.

– Тут ничего не говорится о том, где может находиться икона, – покачал головой он. – Просто красивое письмо, не более.

Мне было искренне жаль обреченного страдальца, но я ничем не могла ему помочь. Найдет он икону или нет – остается только гадать. А вот к Сазанцеву у меня имелись вопросы – хотела бы я поговорить с этим чудо-врачом, который на поверку – изверг и садист, запросто позволяющий себе играть жизнью больного человека. Что ж, кто шуршит и скрипит ночами, я вычислила, но это ни на шаг не приблизило меня к разгадке загадочной смерти Карины Семиренко.

Наступление 31 декабря и для меня, и особенно для Насти, радости не принесло – сегодня на дежурство заступила Карга в розовом, а значит, мне придется постоянно лицезреть ее поросячье личико, а несчастной Казаковой терпеть трехразовое издевательство в столовой.

– Ну почему опять она? – сокрушалась в туалете Настя, выкуривая вторую сигарету подряд. – Ей так нравится работать тут? Она берет себе смены постоянно, садюга! Почему не Елена Владимировна, не Наталья Сергеевна, не Любовь Ивановна?

– Может, деньги нужны? – пожала я плечами. – Вот и подрабатывает. Сама подумай, кому охота дежурить в Новый год?

– Да ей просто нравится издеваться надо мной, – заявила девчонка. – Поди, дома муж скандалит, а она здесь свою злость на мне вымещает. У, корова жирная!

«Корова жирная» – наверно, самое страшное оскорбление в Настиных устах. Хотя Веру Ивановну худенькой не назовешь – вон какая необъятная! А розовый цвет ей только прибавляет объемов.

– Ненавижу Новый год! – в сердцах воскликнула моя «подружка» и со злостью и отчаянием бросила окурок в унитаз. Я не нашла слов, способных ее утешить.

Несмотря на праздник, наше меню ничем не отличалось от обычного. Более того, медсестра объявила, что если родственники притащат кому-то из нас салат с майонезом, он будет тут же конфискован. Короче говоря, оливье был на столе только у пухленькой Оли – ее каким-то образом запрет, как всегда, миновал.

Но волшебным образом завтрак для Насти прошел спокойно – без обычной истерики, словно судьба решила преподнести бедняге праздничный сюрприз. Неожиданным спасителем девчонки оказался Будаев – Казакова воспользовалась моментом, когда Вера Ивановна была занята проверкой очередного пакета на наличие запретных блюд, и быстренько выплеснула почти всю свою порцию влюбленному в кудрявую медсестру обжоре. Умна не по годам, восхитилась я. Сбагрила не всю кашу, часть оставила, чтобы подозрений не вызвать. Недолго думая, я тоже скормила свою долю вечно голодному троглодиту, и мы все остались чрезвычайно довольны. Я и Настя избавились от противной манки, у Будаева настал праздник желудка, а дед – даже тот выглядел вполне спокойным. Я подумала, что ему полегчало после того, как он поделился со мной своей тайной, как будто он скинул с себя тяжелый груз.