Вечный сон Снегурочки - Марина Серова

Пока мы занимались чисткой мандаринов и выкладыванием фруктов на тарелки (в столовой нам мелко порезали пару яблок), Будаев ухитрился незаметно съесть все приготовленные для стола сладости и с чувством выполненного долга улегся спать. Вчетвером – Настя, дед, Оля и я – мы уселись за стол в коридоре, открыли мое ситро. К счастью, старшая медсестра и санитарки за нами не наблюдали – наверно, у них тоже был новогодний междусобойчик.

– Вот бы вообще эту Каргу не видеть! – мечтательно протянула Настя. Я была с ней полностью согласна.

Мы быстро уговорили все фрукты и печенье (Казакова, естественно, в этом действе участия не принимала), пару раз сыграли в карты. Выпили всю газировку, нашли где-то начатую коробку яблочного сока – видимо, кто-то из больных ухитрился запрятать его от бдительных санитарок, – распили и его. Дед отправился в свою палату, так и не дождавшись положенного чая, Оля заявила, что хочет посмотреть салют, а потом мы все вместе отправились в туалет – покурить. В отличие от бодрой, словно ожидающей чуда толстушки, Настя казалась усталой и немного сонной. Она призналась, что не очень хорошо себя чувствует, и отправилась спать, выбросив в туалет недокуренную сигарету. Я тоже приуныла, и Оле, видимо, не очень хотелось лицезреть мою скорбную физиономию. Она ушла и оставила меня в гордом одиночестве. А я достала вторую сигарету и задумчиво выпускала в потолок дым, как Шерлок Холмс, размышляющий над очередной запутанной задачкой. Вот только трубки мне не хватало.

Сквозь шум вечно льющейся воды я вдруг услышала хлопанье входной двери. Странно – кто-то зашел с улицы или, наоборот, вышел? Может, компания медперсонала отправилась на улицу смотреть салют? Вряд ли, кто в таком случае будет присматривать за пациентами? Я взглянула на часы. Близится десять вечера, нам должны выдать снотворное. Значит, некто зашел в отделение. Кто бы это мог быть?

Я выбросила только что начатую сигарету и быстрыми шагами направилась в свою палату. Так, все на месте, можно действовать.

Мимоходом взглянув на давно спящих соседок, я бесшумно покинула свою комнату.

Со стороны может показаться, что без своих отмычек я и шагу ступить не могу. Что толку оправдываться, к походному набору я не раз прибегала, и сейчас я еле слышно открыла входную дверь и тихо выскользнула в коридор.

В кабинете главного врача горел свет, комната оказалась не заперта. Странно, отметила про себя я. Можно предположить, что санитарки и медсестра заседают там и отмечают праздник, но я бы на их месте не рискнула нарушить педантичную строгость кабинета своими посиделками. Значит, Анна Викторовна зачем-то вернулась в лечебницу. Вопрос – что ей понадобилось в больнице сегодня, мало того, в выходной день, так еще и в канун Новогоднего торжества?

Была у меня и другая идея, которую не терпелось проверить. Я на цыпочках прокралась к заветному кабинету и заглянула в узкую щель между дверью и косяком.

За столом сосредоточенно щелкал мышкой высокий темноволосый мужчина лет 35–40. Взгляд его был прикован к экрану компьютера, за которым совсем недавно я внимательно исследовала содержимое папок с документами. Человек, видимо, открывал какие-то файлы, прочитывал, закрывал, после чего начинал все сначала – словно пытался обнаружить нечто представляющее для него важность. Я сразу поняла, кто это. Вот мы наконец-то и встретились, долго мне пришлось тут изображать из себя больную.

– Мельникова, а ты как здесь оказалась? – грозно пророкотал басовитый голос в непосредственной близости от моей персоны. Я повернулась – за моей спиной стояла, грозно уперев руки в боки, Карга в розовом, вечный кошмар Насти Казаковой. Я испуганно попятилась.

– Простите меня, – заплетающимся от ужаса языком пролепетала я. – Дверь была открыта, вот я и хотела посмотреть.

– Так просто от меня не отвертишься, – угрожающе зашипела Вера Ивановна. – Я давно хотела поговорить с тобой по душам, милочка.

– Я сейчас вернусь в палату, – заныла я. – Только не убивайте меня, ладно?

– Сейчас мы побеседуем, Мельникова, – наступала на меня Карга. Я растерянно засунула руку в карман, и…

– Во-первых, не Мельникова, а частный детектив Татьяна Иванова, – проговорила я совсем другим – своим, уверенным и строгим голосом. Дуло маленького пистолета, который я мгновенно извлекла из кармана куртки, было направлено аккурат в голову старшей медсестры. Андрюха молодец – сразу выполнил мою просьбу, в его огромном букете роз обнаружить оружие не так-то просто.

– Я бы тоже не отказалась с вами побеседовать, – холодно продолжала я свой монолог. Вера Ивановна от ужаса точно уменьшилась раза в два и мигом растеряла свой воинственный вид. – Пройдемте в кабинет Сазанцева.

Антон Николаевич недовольно оторвался от своего компьютера и негодующе оглядел нарушителей своего уединения. Но, увидев в моей руке пистолет, сразу забыл и о своих неотложных делах, и о включенном компьютере.

– Что… что здесь происходит? – заикающимся голосом пробормотал он. Что и говорить, оружие производит впечатление абсолютно на любого, даже на самого уверенного человека.

Я повторно представилась и официальным тоном начала допрос с пристрастием, игнорируя робкие попытки врача меня запугать.

– В тюрьме сокамерников пугать будете, – язвительно улыбнулась я. Точнее, скривила губы, изобразив нечто вроде оскала, безотказно действующего на человека, которому он адресован. Сазанцев сразу поник и затравленно уставился на меня серыми, полными ужаса глазками.

– Антон Николаевич, я все знаю о вашей незаконной деятельности, – объявила я врачу. – У меня есть доказательства и свидетели, которые подтвердят, что вы выдавали пациенту Дубровину незаконные наркотические препараты, а за это требовали от него рисковать собственной жизнью и обыскивать подземные лаборатории. Отрицать бессмысленно, но чистосердечное признание смягчает вину. Итак, что вы можете сказать в свое оправдание?

Я ожидала, что врач откажется говорить – мол, допрашивайте в присутствии моего адвоката, – но Сазанцев, видимо, не оправился от потрясения. Эффект неожиданности – вот безотказно действующий метод, способный развязать язык даже глухонемому.

– Я… я действовал только в благих целях! – затараторил врач. – Этот закон… он недавно вышел, он совершенно жестокий. Рак – неизлечимое заболевание, если не давать больным сильнодействующих препаратов, они сойдут с ума от боли. Я только облегчал страдания Дубровина, вы должны мне поверить!

– Допустим, – ни капли не смягчилась я. – Как же вы объясните, что использовали Дубровина в своих целях? Никто другой не стал бы рисковать жизнью и пробираться в подземный ярус и шахту с газом! Вы знали, что пациент, страдающий раком головного мозга, выполнит что угодно ради дозы наркотиков, снимающих боль. У Дубровина не было другого выхода, и он послушно искал спрятанную икону, и вы понесете за это наказание!

– Старик все равно доживает последние дни, – начал оправдываться Сазанцев. – Ему все равно, у него нет ни семьи, ни родственников. По-вашему, кто еще мог проникнуть в шахту? Да, он подвергает свою жизнь смертельной опасности, но благодаря мне он достойно живет, а не страдает от нестерпимой и отупляющей боли! Вы не можете отрицать, что я совершаю благородный поступок и не требую с Дубровина денег!