Вечный сон Снегурочки - Марина Серова

– Чем обязан визиту? – поинтересовался глава семьи. Никаких «здравствуйте» или «с праздником» я не услышала – его лицо выразило тень изумления при виде врача, но Борис Васильевич тут же нацепил на себя привычную маску и сухо пожал руку доктору в знак приветствия. На Мельникова, который присоединился к нашей компании, бизнесмен и вовсе не обратил внимания.

– Мы по делу вашей дочери, Карины Семиренко, – объяснила я цель столь позднего вторжения. Лена застыла с иголкой в руках, которую собиралась воткнуть в канву, и впервые взглянула на меня.

– Вы нашли убийцу? – осведомилась она.

– Практически, – уклончиво кивнула я. – Мне надо задать вам несколько вопросов. И я хотела бы побеседовать с Сабриной, она ведь вернулась из лагеря?

– Вчера вечером, – подтвердила Лена и нажала на звонок. «Миссис Хадсон» тут же появилась в гостиной.

– Нина Васильевна, позовите, пожалуйста, Сабрину, – велела супруга бизнесмена. Домработница с почтением кивнула и отправилась выполнять поручение. Я выждала несколько секунд и проговорила:

– Вы знали, что в больнице Карине давали экспериментальные препараты? – Я оглядела родителей погибшей, стараясь уловить их реакцию. Лицо Бориса Васильевича даже не дрогнуло, но в глазах промелькнула тень удивления. Лена оказалась менее сдержанной – она даже отложила свое рукоделие и с изумлением воззрилась на меня.

– Что вы такое говорите? – гневно воскликнула она. – Никаких экспериментальных лекарств Карине не давали, спросите у врача! Антон Николаевич, что имеет в виду эта женщина?

Сазанцев, видимо, не очень жаждал признаваться и попытался уклониться от ответа.

– Мы лечили вашу дочь самыми современными методами, – заявил он. – Препарат, разработанный в Швейцарии, весьма эффективен в лечении анорексии.

– Вот только у нас его достать нельзя, – жестко добавила я. – Поэтому лечащий врач Карины давал ей аналог, действие которого еще не доказано. Экспериментальное лекарство выдавали с согласия вашего супруга, ведь так, Борис Васильевич?

Бизнесмен внешне оставался совершенно спокоен, и даже самый внимательный психолог вряд ли разгадал бы его истинное состояние. Он отодвинул чашку в сторону и взял в руки зажигалку. Затем положил ее чуть левее, чем она находилась до этого, и повернулся к Сазанцеву.

– Вы рассказывали мне про новейший препарат, – холодным тоном проговорил он. – Но про эксперимент я впервые слышу от частного детектива, которого наняла моя жена для расследования таинственных обстоятельств смерти Карины. Я жду ваших объяснений.

– Вы платили мне деньги, чтобы я сделал все возможное, чтобы спасти вашу дочь, – напомнил доктор. – Я честно выполнял свою работу. Если б вам сказали названия препаратов, которые ей выдают, на состояние Карины это бы не оказало никакого влияния. Вы даже не спрашивали о таблетках – и правильно делали, так как у вас недостаточно знаний касательно лечения психических заболеваний, вам эта информация ни к чему. Если вы помещаете дочь в клинику под наблюдение врача, значит, вы доверяете этому врачу, ведь так? Следовательно, вы предоставляете специалисту право применять любые методы лечения, которые тот сочтет целесообразными.

На Лену монолог Сазанцева произвел довольно странный эффект. Повинуясь внезапной вспышке гнева, женщина вскочила с дивана, резко подскочила к креслу мужа, схватила его чашку и со всей силы швырнула ее на пол. Та раскололась, на кристально чистый пол разлилась коричневатая жидкость. Борис Васильевич ошалело посмотрел на супругу, но та не дала ему и слова произнести.

– Ты убил мою дочь! – заорала Лена в истерическом припадке. – Ты знал, что ей дают опасные таблетки, ты знал и позволил ее убить! Ненавижу тебя, мерзкий, жалкий убийца!

Ленин приступ выглядел одновременно жутко и комично, точно она работает на публику и неумело выражает праведный гнев. Но вспышка ярости не была наигранной – Лена принялась колотить мужа руками, не особо заботясь, попадают ее удары в цель или нет. Она пыталась расцарапать бизнесмену лицо, била в голову, промахивалась, снова била. Борис Васильевич осторожно, словно боясь ненароком сделать жене больно, перехватил ее руку, останавливая удар. Лена, не в силах вырваться, как-то сразу сникла и судорожно, ловя ртом воздух, заплакала. Она напоминала маленького ребенка, которому взрослые помешали устроить истерику, и единственное, что оставалось женщине, – это бестолково рыдать.

Борис Васильевич снова нажал на кнопку вызова домработницы и поручил супругу заботам «миссис Хадсон». Глядя на всю эту драму, я еще раз убедилась, что Лена – психически нездоровый человек, а подобные припадки происходили и до смерти младшей дочери. Вместе с Ниной Васильевной в комнату вошла высокая стройная девушка лет 21–22. У нее были красивые, правильные черты лица и волнистые светлые волосы, распущенные по плечам и только сбоку небрежно собранные маленькой заколкой с блестящими камушками. Юное создание было облачено в стильные белые штаны и коричневую водолазку. Вероятно, это ее домашняя одежда – если Сабрина, а это была она, и спала, то сейчас успела пере-одеться, чтобы не красоваться перед незнакомыми людьми в ночной пижаме.

– Что здесь происходит? – голосом, исполненным достоинства, поинтересовалась она. Взглянула с явным уважением на отца, перевела взгляд на мать, находящуюся в полубессознательном состоянии, и выражение ее лица мигом переменилось. На Лену Сабрина посмотрела едва ли не с презрением и негодованием, однако поспешно скрыла эмоции под маской холодного спокойствия. Я удивилась, насколько девушка умеет управлять своими чувствами – точно специально меняет выражение своего лица, выбирая наиболее подходящую случаю эмоцию. – Опять скандал? – недовольно покосилась Сабрина на отца, потом увидела меня и врача. Удивилась – не ожидала присутствия посторонних при семейной драме, наконец спросила: – Кто эти люди? И зачем меня позвали?

– Присядь, – спокойно велел Борис Васильевич, и девушка покорно опустилась на кресло рядом с отцом.

Я с интересом наблюдала за поведением каждого из членов семейства и про себя уже составила картину взаимоотношений между этими тремя людьми. Сабрина, например, уважает отца, тот вроде любит жену, а к дочери относится спокойно и сдержанно. Лена – настоящий вулкан эмоций, обостренных ее психической нестабильностью. Иногда она старается сохранять достоинство, но временами самоконтроль покидает женщину, и она всецело отдается во власть эмоций. Из своих знаний касательно психиатрии я вспомнила признаки маниакально-депрессивного психоза – состояния, при котором повышенная активность сменяется подавленностью и возникают резкие перепады настроения. Думаю, можно смело говорить о наличии у Лены этого расстройства.

Нина Васильевна попыталась увести хозяйку из гостиной, но та внезапно оказала сопротивление.

– Я хочу остаться, – твердо заявила женщина, обращаясь одновременно и к мужу, и к «миссис Хадсон». – Принесите мне воды.

Нина Васильевна мигом выполнила просьбу Лены, одновременно убрала коричневое пятно чая на полу – я даже заметить не успела, как следы разлитого напитка и осколки несчастной чашки исчезли, словно по мановению волшебной палочки. Гостиная вновь засверкала чистотой, точно и не было никакого приступа с битьем посуды. Я с уважением взглянула на Нину Васильевну. Домработница – настоящий профессионал в своем деле, у нее, похоже, талант к ведению хозяйства и поддержанию стерильного порядка.