Вальс ведьмы - Белен Мартинес

увенчался успехом. Многие говорили, что убийца покончил жизнь самоубийством; кто-то – что он принадлежал к королевской семье и это делало его неприкосновенным; а другие – что он бежал в Америку. Подозреваемых постепенно отпускали на свободу, пока внезапно, после его самого жестокого убийства, этот высокий мужчина, всегда бывший в плаще, внезапно не исчез; он растворился в небытие, как туман исчезает с незаасфальтированных улиц трущоб.

Однако на этот раз неделя закончилась без очередной насильственной смерти. И следующая тоже. Постепенно нежелание считать Томаса Бонда невиновным исчезло.

Вскоре новости об этом убийце Изгнанников перестали поступать, и я снова стала той ведьмой, что переходила от вальса к вальсу в поисках жениха, которого никогда не желала. Мы больше не пересекались с Андреем Батори. На самом деле, я этого и не ждала. Но время от времени я смотрела в никуда и пыталась вспомнить моменты после похищения Алистера Вейла, когда Тринадцатый стал моим Стражем и спас мне жизнь. У меня не было никаких воспоминаний, связанных с ребенком, когда я лежала посреди кровавой схемы, а мои родители и их старый друг сражались насмерть. Тем не менее я могла себе представить, как он прячется за обломками какой-то могилы, разнесенной на куски в результате драки.

Несколько старше меня, с взлохмаченными темно-русыми волосами, его глаза раскрыты так же широко, как в тот раз, когда я перестала быть невидимой перед ним, а зубы и руки сжаты.

Иногда я проклинала себя за то, что призналась ему, что я та девочка, которую он нашел. Для чего только, черт возьми, я сказала ему это? Чего хотела этим добиться?

Я думала о последнем взгляде, который он бросил на меня, когда Энн постучала в дверь спальни, напомнив, что меня ждут мои тетя и дядя, из-за чего я со вздохом вернулась к реальности. На календаре было 31 октября, день Черной крови и магии, и тетя Эстер решила пойти в оперу, чтобы отпраздновать его. Пьеса, которую будут ставить вечером, не могла быть более подходящей: «Дон Жуан».

К сожалению, не только Кейт осталась дома. Когда я спускалась по лестнице, мои глаза не отрывались от Лироя, стоящего рядом с тетей и дядей в удобной одежде. Сестра недавно легла спать.

– Не могу поверить, что ты бросаешь меня, – прошептала я, неохотно поцеловав его в щеку.

– Я весь день учился, мне нужен сон, – ответил он, зевая. – Я очень устал.

– Лирой Сен-Жермен никогда не бывает очень уставшим, когда наступает ночь, – хмыкнула я, поворачиваясь к нему спиной.

– Наслаждайся оперой, сестрица. – Я повернулась, чтобы бросить на него новый сердитый взгляд, но он ограничился только тем, что подмигнул мне. – Сегодня ты выглядишь особенно прекрасно. Надеюсь, болтовня женихов не помешает тебе услышать тенор.

Я бы наложила на него заклятие, если бы не Джордж, уже стоящий с открытой дверью, и кучер, ожидающий у подъезда, чтобы помочь нам сесть в карету.

По правде сказать, платье мне понравилось. Оно стало одним из немногих, дизайн которого выбирала я, хотя тетя Эстер настояла на добавлении к нему шлейфа, напоминавшего вышедший из моды турнюр, который тетя до сих пор обожала. Платье было из черного бархата, с воротником и рукавами золотистого цвета, которые переливались под газовыми лампами в зале, а золотые детали покрывали его от нижней части юбки до груди, создавая лианы из цветов и листьев, обвивающих мою талию. Впервые на публичном мероприятии я не была похожа на торт.

Летучая мышь, Страж тети Эстер, осталась на пороге, порхая в тени, но я знала, что Тринадцатый был где-то снаружи, следя за нами своими золотистыми глазами, в любую минуту готовый отправиться в путь.

Кучер, вместе с дядей Горацием, помог нам с тетей Эстер взобраться наверх после нескольких попыток, неудачных из-за широких юбок, но, когда он наконец взмахнул хлыстом, колеса пришли в движение. Кучер прибавил скорость, и мы поехали по улицам Лондона, вот-вот готового погрузиться в лунный свет ноября. Небо затянулось тучами, не было видно ни одной звезды, а в холодном ветре начал ощущаться безошибочный запах дымоходов.

Поездка длилась около двадцати минут. Я смотрела в окно на элегантные наряды, которые носили женщины, на драгоценности, сверкавшие под газовыми лампами. За стеклами больших домов слышалась музыка и можно было увидеть смесь бархатных юбок, красивых головных уборов и темных платьев.

Я со вздохом отвела взгляд в сторону и спросила себя, что будет делать миссис Уильямс и остальные Изгнанники, которых мы видели на собрании Ковена. Конечно, никто из них не пошел бы в оперу слушать «Дон Жуана».

Карета остановилась перед бесчисленными дверьми Королевского театра. Десятки огней освещали белые колонны и огромные стеклянные окна. Зеркальное стекло подсвечивало гигантское здание в темноте, превращая соседние дома в пепельные тени.

– Мы приехали как раз вовремя, – пролепетала тетя Эстер, когда кучер остановил карету у главных ворот.

Это означало, что дальше нам придется идти пешком, а в подобных нарядах это определенно станет непосильной задачей. Двери как раз открылись, и первые люди начали входить. Тетя Эстер с явным удовольствием улыбнулась, когда вышла из кареты, и десятки глаз впились в блестящую ткань ее юбки и меховую накидку из горностая, что покрывала ее плечи. Я же, напротив, сдержала вздох и была очень осторожна, глядя исключительно на маленькие ступеньки кареты, чтобы не упасть лицом в булыжники.

Только когда мы приблизились ко входу, я подняла глаза, чтобы найти Тринадцатого. Он бы так или иначе последовал за нами. Моя улыбка исчезла, когда мне показалось, что я увидела черный хвост, пробирающийся сквозь щель приоткрытого окна.

К счастью для меня и к несчастью для моих тети и дяди, они, кажется, не встретили никого из своих друзей. Они обменялись парой приветствий, но у них не было другого выбора, кроме как войти в здание, постояв пару минут, неловко осматриваясь вокруг.

Внутри Королевский театр оказался так же великолепен, как и снаружи. Все было ослепительно-золотого цвета. Люстры, которые свисали с потолка, настенные бра, широкие бархатные шторы. Он был таким роскошным, что у меня даже закружилась голова.

К нам подошел швейцар и провел нас к креслам. Мы сидели в одном из первых рядов, и, хотя все было заполнено, рядом со мной оказалось два свободных кресла. Я подняла взгляд к потолку, разглядывая богато украшенную золотую лепнину и рисунок, который она изображала. Это была словно схема призыва.

Через несколько минут выключили свет, и оркестр, расположенный всего в паре метров от нас, заиграл первую композицию. Темная, долгая музыка эхом разносилась