Генрих VIII. Жизнь королевского двора - Элисон Уэйр

намерений. Мы числим Ваше Превосходительство и ваших высокородных детей среди наших самых дорогих друзей. До свидания, с пожеланием благополучия и счастья!» В следующем месяце Генрих отправил маркизу ответный дар – «нескольких лошадей, оседланных, в полной упряжи и попонах»19.

Генрих пришел в восторг и от лошадей, присланных ему в 1519 году Альфонсо I, герцогом Феррары, и от испанских дженнетов – низкорослых лошадок, подаренных императором Карлом V в 1520-м. Придворные знали, что лучший способ доставить королю удовольствие – подарить ему лошадь. К примеру, в 1520 году сэр Эдвард Гилдфорд презентовал Генриху двух коней: один из них, гнедой, по имени Бьярд Хейс, стал его любимцем20.

По словам венецианского посла, король был «великолепным наездником»21. Он часами упражнялся, регулярно тренировал своих скакунов, хвалил их, оглаживал хлыстом и восклицал: «Вот так, вот так мальчик, сюда, мальчик!» – или укорял, издавая резкие возгласы: «Ну, предатель! Ну, злодей!» Следуя советам итальянских мастеров верховой езды, он предпочитал поощрять своих лошадей, выказывая к ним доброту, а не использовать шпоры или хлыст22.

Езда верхом и умение хорошо управлять лошадью считались необходимыми навыками для каждого джентльмена, особенно высокородного: знатных юношей учили управляться с крупными боевыми конями, облачая их в полный доспех. Именно Генрих VIII завел в Англии манежи и пробудил интерес к новому итальянскому искусству выездки, в котором превосходил всех. Оно заключалось в выполнении эффектных маневров тщательно обученной лошадью, которая откликалась на словесные команды или слушалась легких прикосновений. Такая лошадь могла повернуться, попятиться, резко остановиться после галопа, петлять между препятствиями или совершить удивительный каприоль – «великий скачок», при котором все четыре копыта одновременно отрывались от земли. Король демонстрировал свое мастерство при любой возможности, особенно на турнирах, где поражал зрителей «сверхъестественными трюками»; он заставлял лошадей, одну за другой, совершать «тысячу прыжков в воздухе» или «летать, а не прыгать, ко всеобщему удовольствию и восторгу»23.

Екатерина Арагонская была опытной наездницей, хотя и пользовалась испанским дамским седлом в форме кресла.

Генрих также занимался разведением лошадей и постоянно улучшал породу своих животных. Он основал королевские конские заводы на границе Англии и Уэльса, в Ноттингемшире и в Хэмптон-корте, чтобы разводить лошадей для охоты и даже для скачек. Именно Генрих VIII, а не Карл II стал первым английским королем, который участвовал в скачках. Он держал «меринов для бегов» и нанимал «мальчиков, которые объезжали беговых лошадей». Их форменная одежда состояла из бело-зеленого, тюдоровских цветов, дублета из атласа и бумазеи, цветных рейтуз – «партихозен» – и черных бархатных шапок для верховой езды с золотыми пуговицами24. Король устроил прямую дорожку для скачек и площадку для поединков в Кобхэме, графство Суррей. Следы дорожки длиной в милю сохранились до нашего времени: она тянулась до Ли-Хилла. Король любил скачки: в 1513 году, воюя во Франции, он с двадцатью пятью товарищами промчался по окраинам одного города25.

Генрих был очень привязан к своим лошадям. Одной из его любимиц стала Каницида, о которой секретарь короля Андреа Аммонио, заведовавший монаршей перепиской на латыни, написал несколько хвалебных стихов. В 1529 году Генрих неоднократно посещал конюшни только для того, чтобы полюбоваться на своего любимого берберского коня (вероятно, Говернаторе), который к тому времени был отправлен на покой и жил в хороших условиях. Король часто останавливался, чтобы поболтать со своим конюшим Ганнибалом Зинзаном, и проявлял искреннюю заботу о здоровье лошадей. В списке сумм, выданных из его Личного кошелька, перечислены расходы на лекарства домашнего изготовления для животных, а также несколько платежей в размере 7 шиллингов (105 фунтов стерлингов) на «ванны для берберского коня»26. Лошадей Генриха кормили отрубями из королевских амбаров27.

Главный конюший отвечал за предоставление королю лошадей для верховой езды, охоты и боевых действий, за королевские конюшни и транспортные средства, а также за организацию поездок. С учетом его обязанностей и положения – он был третьим по старшинству среди чинов двора – главный конюший постоянно сопровождал короля, ехал рядом с ним во время церемониальных процессий и имел право на отдельный стол за обедом. При Генрихе первым, кто исполнял эту должность, был сэр Томас Найвет. У королевы был свой главный конюший.

Конюшни не относились к придворным службам, их работники отчитывались лично перед королем. В штате конюшен было много сквайров (оруженосцев, служивших рыцарям), мальчиков-конюхов, кузнецов – которые подковывали лошадей, – жокеев и конюших. Главное конюшенное управление сперва размещалось в Холборне, а когда в 1534 году здание уничтожил пожар, ведомство и всех животных перевели на Чаринг-кросс, туда, где обычно держали королевских соколов28. Кроме того, лошадей, которыми пользовались король и придворные, размещали в конюшнях при дворцах – некоторые из них располагались вокруг внутренних дворов; часть помещений всегда отгораживали для лошадей короля. В Гринвиче имелись отдельные конюшни для его скакунов и племенных кобыл29. До наших дней дошла Новая королевская конюшня в Хэмптон-корте (1536), являющаяся частью комплекса Королевских конюшен в зеленой зоне Хэмптон-корт-грин.

Псарни представляли собой особую службу, отвечавшую за содержание и размещение королевских грейхаундов, борзых и гончих, которые травили оленей и зайцев. Их передали под начало Хамфри Рейнсфорда, смотрителя личных собак короля. Управление псарнями находилось там же, где они впервые появились в XIV веке, при Эдуарде III, – на Собачьем острове посреди Темзы. Псарни имелись и в некоторых дворцах, самая большая была в Гринвиче. Охотничьих собак кормили мясом, молоком и хлебом.

К соколиной охоте Генрих VIII пристрастился лишь с возрастом. Отец подарил ему сокола, когда Генриху было девять лет, но в молодые годы принц «не имел тяги» к этому развлечению, хотя и обучался соответствующему искусству у жившего при дворе Уильяма Тайлера, джентльмена Личных покоев. Только в зрелости Генрих приобрел вкус к охоте с птицами. В 1520-х годах Томас Хинидж, служивший в Личных покоях, писал кардиналу Уолси из Виндзора, что «его милость каждый день, когда погода ясная, выезжает на соколиную охоту или гуляет в парке и не возвращается до позднего вечера»30. В 1533 году сэр Уильям Кингстон сообщал Артуру Плантагенету, лорду Лайлу31, что «король каждый день охотится с ястребами-тетеревятниками, ястребами-перепелятниками и кречетами как до полудня, так и впоследствии». Это давало возможность проявлять физическую активность по окончании сезона охоты на крупную дичь32.

Ловчие птицы, особенно кречеты, сапсаны, соколы и исландские кречеты, чрезвычайно ценились. Соколиная охота считалась уделом одного лишь высшего сословия, а право владеть определенными видами птиц зависело от положения человека. Генрих завозил ястребов из Ирландии или получал их в дар от других монархов, в