Два сапога. Книга о настоящей, невероятной и несносной любви - Ольга Александровна Савельева

дедушка будто специально в этот момент старается шагнуть поглубже, и вот он уже замочил засученные брюки.

— Ну, деда, я ж предупреждала!

Они с внучкой смеются, проходят мимо.

— Мам, а этот дедушка слепой? — спрашивает меня сын. Он вчера играл с собакой и не присутствовал при нашем знакомстве.

— Да, сын. И не только дедушка.

— А кто еще?

Я смотрю на маму, которая порывисто встала и ушла надевать на сына снятую мужем кофту. Ей показалось, что сын дрожит. Муж вскочил и, разозлившись на демарш жены, стал демонстративно собираться домой, засовывая покрывало в коляску.

— Как выясняется, вокруг очень много слепых людей, сынок, которые в упор не видят очевидного, — отвечаю я.

— А почему они так делают?

— Потому что не знают, что они слепы.

— А они когда-нибудь станут видеть?

— Надеюсь, да, сынок. И очень надеюсь, что еще не будет поздно.

Море податливо ластится к ногам, игриво кокетничая барашками волн. Пойду купаться.

Солнышко

Я выросла в семье, в которой любовь выражалась глаголами повелительного наклонения «поешь» и «надень». Я не жалуюсь и не хвастаюсь — констатирую.

Взрослые вокруг меня не практиковали объятий и поцелуев, не говорили друг другу ласковых слов. Им было важно, чтобы я была сыта, одета по погоде и делала уроки.

Я не знала, что бывает иначе, даже не догадывалась и выросла в этом сценарии. Не зная, что любовь может быть синергией нежных слов и мягких объятий. При этом я была счастлива обычным детским счастьем.

Детское счастье отличается от взрослого безусловностью и отсутствием анализа происходящего.

Потому что весело, потому что птичка, «классики» и солнышко. Я называю это «заряжена детством». Внутри постоянно восторженные салюты, потому что детство.

У будущего мужа другая история. Он долго не получался у родителей, а потом, уже на пике их отчаяния, вдруг получился. Родился маленький мальчик, пухленький купидончик, и на него вылилась лавина нежности. Мишенька купался в родительском любовании, был обласкан, зацелован и затискан. Он так и рос, залюбленным пупом земли, целых пять лет, а потом все кончилось — родился брат. Потоки нежности пошли в обход первенца.

Мишенька растерялся, испытал стресс, пытался понять почему. Он плохо себя вел? Сломал самосвал? Он больше так не будет.

Родители были заняты выживанием, барахтались в тугих 90-х. Крохотная комнатка, двое маленьких детей — быт безжалостно выжирал молодость, время и силы. Целовали Мишеньку теперь иногда по касательной, любовь приходила рикошетом от брата. Но все равно в семье был культ восхищения детьми и их успехами.

Еще через пять лет родилась сестра. В десять лет Мишеньке пришлось принудительно повзрослеть: хорошо учиться, присматривать за братом, гулять с сестрой. И за взрослость плата в виде хоть и мимолетной, но обязательной ласки, уставших маминых объятий, папиной руки, запутавшейся в вихрах давно не стриженной шевелюры.

Так Мишенька и рос, ощущая на контрасте дефицит любви, и, повзрослев, упрямо искал в девочках свою потерянную нежность. И тут судьба, словно насмехаясь, предложила ему меня. Я была одета в хмурость, закрыта от людей на все замки и щеколду. Миша брал штурмом, прорывался, завоевывал, окружил заботой, оформленной в слова и действия. Я не стала выбираться из окружения — сдалась, ослабила оборону, разрешила себя целовать.

У Миши были серьезные намерения. Он привел меня в родительский дом.

— Здравствуй, Оленька, — сказала мама. — Проходи. Мы с папочкой ждем вас с Мишенькой. Сейчас придут Ирочка и Коленька, и будем обедать.

Я была в недоумении. Я думала, что имя, как одежда, должно расти вместе с носителем. В четыре года можно носить ползунки, а к 20-летию пора купить костюм. В детстве можно быть Оленькой, но к 20 пора одеться в отчество. Почему Оленька? Потом поняла: эта семья — территория уменьшительно-ласкательных суффиксов. Тут все Оленьки, Мишеньки, Коленьки.

Я прошла в комнату. На стенах — дипломы и грамоты детей. Присмотрелась. За четвертое место, за пятое, за участие, лауреат. Дети не побеждали в конкурсах, просто участвовали, но родители восторженно видели победу в факте участия и, аплодируя, вешали рамочки.

Я опять удивилась. Мои грамоты за победы в олимпиадах пылились в старой папке с ненужными документами. Мои победы не были культивированы, они были упакованы в пыль. Меня очень боялись перехвалить и на всякий случай не хвалили вообще. А вот растут трое перехваленных, и ничего, вроде нормальные, незазнавшиеся, вполне себе перспективные дети. «Надо же, бывает по-другому!» — подумала я, впервые усомнившись в незыблемости моего сценария.

Мы с Мишей стали жить вместе. Он поминутно говорил, что я красивая. Я раньше как-то не задумывалась, красивая я или так, обычная. А он не мог пройти мимо, чтобы не выразить свой восторг, смотрел с восхищением, подходил обнять, не веря своему счастью обладания. «Наверное, я и правда красивая», — подумала я, озадаченно глядя на себя в зеркало, и усилила эффект каблуками и мини. Чтобы подчеркнуть.

Он говорил, что я талантливая. Я подозревала, что он прав, но пока ощущала все пунктиром, неточно. Мишу же приводил в восторг любой продукт моего творчества. Стихи, статьи, танцы, песни. Ну, первые три пункта — ладно. Но вот песни. У меня категорически нет слуха. Я заподозрила мужа в субъективности, но уже не спорила. Да, талантливая.

Он говорил, что ему со мной повезло, говорил «спасибо, что выбрала его».

Без нежности и ласки вполне можно жить. Я же жила! Первые 20 лет. Я не знала, что любовь нужно зеркалить и возвращать сторицей, что в ответ на «я тебя люблю» нужно ответить хотя бы «я тоже», а не «я знаю». А в ответ на «ты красивая» нужно сказать «это ты красивый», а не «да, спасибо».

Я ежедневно привыкала к мысли, что я звезда. Что мое призвание — светить. А его — аплодировать мне. Это хорошая мысль, к ней удобно привыкать. Она мягкая, приятная телу и душе. Я плыла по жизни в коконе чужого восхищения. Мне и в голову не приходило, что Миша тоже нуждается в моих аплодисментах, ждет их и надеется. Зачем? Звезды не аплодируЮт зрителям.

Шли годы, муж отчаялся ждать. Аплодисментами стер ладони в кровь, аплодисменты стали утихать. Я к тому моменту признала в себе звезду, поймала талант за руку, сформулировала и очень удивилась, почему муж вдруг стал хандрить, прыскать раздражением. Рядом с ним живет звезда, она выбрала его! Что еще нужно?

Я отчитывала его скандалами за ослабленное восхищение. Давай-ка поактивней там, видишь, я