От межколониальных конфликтов к битве империй. Англо-французское соперничество в Северной Америке в XVII - начале XVIII в. - Юрий Акимов

Во-вторых, можно отметить еще один любопытный момент. В конце 1600-х — начале 1610-х годов английские рыбаки и торговцы продолжали появляться у берегов Мэна. В 1611 г. два английских корабля напали на французское судно капитана Плястрие. Возмущенный этим инцидентом Бьенкур отправился к устью Сагадахока, полагая, что он там встретит англичан и заявит им официальный протест (Бьенкур не являлся губернатором, но имел звание «вице-адмирала Западного моря и его берегов», что давало ему право выступать в качестве представителя французских властей). Однако он обнаружил лишь покинутый форт. 28 октября 1611 г. неподалеку от него на берегу реки Бьенкур установил крест с геральдическими лилиями в знак подтверждения французских прав на эти земли.[362]

В-третьих, действия Арголла были небезупречны даже с точки зрения английских законов. Подчеркнем еще раз, что в тот момент Лондон и Париж не воевали друг с другом. Золотые времена елизаветинских «морских псов» миновали, и принцип «никакого мира за линией» начинал отходить в прошлое. Нападение на подданных дружественной державы в мирное время могло быть расценено как пиратство. Не случайно вышеупомянутый капитан Тёрнелл, который вел захваченный французский корабль в Англию, всерьез опасался, что его могут обвинить в пиратстве его же соотечественники.[363] Этого не произошло в значительной степени из-за слабости французских протестов.

В-четвертых, ни Франция, ни тем более жители ее колоний не имели никаких агрессивных намерений в отношении Вирджинии, которых следовало бы опасаться.

Поэтому, оценивая это событие, с которого собственно и начинается полоса англо-французских конфликтов в Северной Америке, мы можем отметить следующее. Конфликт произошел в районе, где пересекались направления английской и французской колониальной экспансии, и был вызван стремлением английских колонистов закрепить за собой как можно большую территорию в Северной Америке. Реакция обеих метрополий на это событие была весьма слабой. Однако Лондон в целом одобрил действия своих поселенцев, тогда как в Париже не приняли никаких практических мер для защиты французских интересов в Северной Америке. Даже протест по поводу нападения на подданных французской короны в мирное время был заявлен не по инициативе властей, а по инициативе маркизы де Гершевиль. Однако это было обусловлено вовсе не тем, что, как выразился британский историк XIX в. Дж. Дойл, «Франция была не в состоянии отомстить за зло, причиненное ее колонистам».[364] Сил и средств у Парижа было вполне достаточно. Просто погрязшему в интригах двору Марии Медичи была в общем безразлична судьба крошечной французской миссии в далекой стране, которая с его точки зрения явно не стоила того, чтобы из-за нее осложнять отношения с Англией.

По поводу всей истории с рейдами Арголла против Акадии Ф.-К. Гарно писал: «Это бедствие имело гибельные последствия и для отдаленной и слабой колонии Французской бухты [залива Фанди, т.е. Акадии. — Ю. А.], и для всего королевства. Интриги и насилие, которые при Марии Медичи и ее министре Кончини пришли на смену примирительной политике покойного короля, докатились даже до бедных хижин Пор-Руайяля и вторично разрушили их».[365] Можно понять чувства патриарха франко-канадской национальной историографии, однако нам следует отметить еще один момент. Позиция, занятая правительством Марии Медичи, напрямую вытекала из Доктрины двух сфер, которой оно руководствовалось.

В то же время такая пассивность французского правительства, без сомнения, не осталась не замеченной англичанами и в значительной степени способствовала росту их агрессивных намерений. Тем более, что уже на этом этапе жители английских колоний заявили о себе как об активной и самостоятельной силе.

В дальнейшем, во второй половине 10-х — первой половине 20-х годов XVII в. англичане и французы в Северной Америке практически не соприкасались друг с другом. В значительной степени это было связано со спадом французской колониальной активности в Северной Америке, в особенности, в Атлантическом регионе, т.е. в зоне, где пересекались интересы двух колониальных держав.

В эти годы североамериканские сюжеты попадали в орбиту англо-французских отношений лишь эпизодически. В 1623 г. у берегов Акадии побывала экспедиция, отправленная сэром Уильямом Александером, шотландским аристократом, который в 1621 г. стал феодальным собственником территорий, расположенных к северу от Новой Англии (между рекой Сент-Круа, океаном и заливом и рекой Св. Лаврентия, т.е., по сути, той же Акадии), пожалованных ему под названием Новая Шотландия. В связи с этим в 1624 г. французский посол в Лондоне граф де Тийер заявил о том, что англичане, таким образом, нарушают права собственника Акадии Бьенкура (последний унаследовал Пор-Руайяль и прилегающие к нему территории после гибели своего отца в 1615 г.), и потребовал, чтобы Яков I запретил своим подданным тревожить французских поселенцев.[366]

В ответ англичане выразили удивление и заметили, что все территории в Северной Америке, расположенные между 40° и 48° с.ш., принадлежат им в силу открытия Кабота, патентов Гилберта и Рэли и хартий Якова I, тогда как французы являются собственниками территорий, открытых Картье и Шампленом. Отрицая права Бьенкура, англичане в то же время заявили, что «были бы рады» провести с ним переговоры.[367] Сразу же отметим противоречие, содержавшееся в ответе английской стороны, где не учитывалось, что большая часть открытой Картье и осваиваемой французами долины реки Св. Лаврентия, расположена к югу от 48-й параллели.

Рис. 5. Самюэль де Шамплен

Данные демарши не получили дальнейшего продолжения. Североамериканский континент на несколько лет выпал из поля зрения английских и французских политиков и 'дипломатов. Однако полемика по вопросу о правах двух держав на те или иные территории в Северной Америке была продолжена их подданными, более заинтересованными в данных сюжетах, чем их правители. Так, один из основателей Квебека «отец Новой Франции» С. де Шамплен (рис. 5), который в первой трети XVII в., несомненно, был самым сведущим в колониальных делах человеком во Франции, в своей «Третьей книге о путешествиях» писал, что англичане на основании хартий Вирджинии не могут претендовать на земли вплоть до 45° с.ш., так как там есть оговорка о том, что эти земли не должны находиться во владении какого-либо христианского государя, а «во время издания этих писем [т.е. хартий. — Ю. А.] король Франции на самом деле реально владел территорией по крайней мере до 40° с.ш. и об этом знали все Так почему же они [англичане. — Ю. А.], находясь на 36-й или на 37-й [параллели] должны продвигаться до 45-й, а не мы, будучи, как они признают, на 46-й, не спустимся до 37-й».[368]