Элеонора Августа - Борис Вячеславович Конофальский

спиной к восходящему солнцу и уже отлично видел стену. А также он хорошо видел вырвавшееся из белого дыма и огня большое тяжелое ядро, которое, разбросав от себя дымящуюся дерюгу, медленно, словно лениво, полетело к стене. И вмазалось в нее ближе к верху, выбив из кирпича серый фонтан кирпичных осколков и пыли.

– Ну… С почином, – произнес капитан Пруфф.

А кавалер его как будто и не услышал, он не отрывал взгляда от стены, все смотрел и смотрел, пока не услышал возгласа одного молодого сапера:

– Она треснула!

– Кто? Кто треснула? – спрашивали все.

А сапер радостно голосил:

– Так она же, стена… Стена треснула.

Волков вздохнул: значит, не померещилось ему. Действительно, по стене от верха, куда ударило ядро, к низу прошла трещина. Не обманул капитан Дорфус, не обманул: зажились горцы в мире и довольстве, так беспечны стали, что стены их городов состарились. «Вот вам и наша утренняя проверочка в ответ на вашу ночную».

Он чуть заметно улыбался, слыша азарт в голосе капитана Пруффа. Что кричит он уже задорно:

– А ну-ка, Шмит, повтори-ка! Добавь им еще…

Капитан ополчения города Шаффхаузена Бродель всем видом своим старался выказать неустрашимость, задирал нос, говорил с апломбом. Заносчивый, сволочь. По его поведению так и не поймешь сразу, кто у кого город осаждает.

– К чему звали, о чем хотели говорить? – спесиво спрашивал капитан, даже не поздоровавшись.

Он пришел с трубачом, знаменосцем и офицером. Стоял подбоченясь и с вызовом глядел на генерала. Волков же был с ним в обхождении прост и не груб: пыжится дурачок? Ну-ну… Пусть хорохорится. Сам, наверное, шел и на треснувшую стену косился. Но пыжится, делает вид, что эта едва стоящая стена ему нипочем.

– Поговорить я хотел не с вами, – отвечал Волков спокойно, – а с вашим ландаманом Райхердом.

– Первый консул Райхерд занят, – важно заявил капитан. – Недосуг ему, дела у него.

«Ну да… Конечно, занят первый консул, в осажденном-то городе у первого лица столько дел, что с врагом, стоящим у стен, времени встретиться совсем нет».

– И у меня дела… – хотел продолжать свой спесивый рассказ капитан.

Но генерал не стал его дослушивать, у него не было времени; пока парламентер в лагере, Волков велел Пруффу не стрелять, а ему очень хотелось увидать, как рухнет никчемная стена этого поганого городишки. И он сказал твердо:

– Дела? Идите за мной, посмотрите своих пленных.

– Пленных? – Капитан, видимо, не хотел идти.

– Да не бойтесь, вы парламентер, с вами ничего не случится, – заверил генерал.

– Я и не боюсь, – отвечал капитан отважно и пошел вслед за генералом.

Пленных держали в овраге. Удобное место, чтобы охранять. Было их не менее пяти сотен. Конечно, большая часть – наемники из соседнего кантона, но и местных там хватало. И многие, если не половина, были так или иначе ранены.

– Теперь видите, какие пленные? – спросил Волков у растерянного капитана и, не дав ему ответить, потащил того дальше, к палатке, в которой находились раненые. Откинув полог, вошел сам и жестом позвал за собой горца.

Бродель нехотя пошел.

Там среди трех раненых на узкой походной кровати лежал человек, отвернувшийся от входа.

– Генерал, – окликнул его Волков.

Человек даже не пошевелился. Кавалер сделал жест гвардейцу, который был рядом: подними его. И гвардеец, не шибко церемонясь, схватил лежащего, приподнял и усадил на кровати. Лицо капитана Броделя вытянулось. От спеси и показной храбрости и следа не осталось. Перед ним сидел седой человек с окровавленной тряпкой вместо руки, изможденный от боли старый человек. Капитан, конечно, его узнал: это был генерал Каненбах.

– Генерал… – прошептал капитан.

Дальнейший разговор не состоялся, Волков схватил капитана за локоть и вытащил из палатки.

– Передайте вашему ландаману, что сегодня я приказал не кормить пленных. Если их судьба его не интересует, я переведу их через реку и всех велю зарезать – прямо перед стенами города, – и ваших, и райслауферов. А еще скажите ему, что мой артиллерист обещал мне разбить восточную стену еще до вечера. И не думайте, что я пойду через пролом в город, а там на улицах стану с вами драться. Я не собираюсь гробить своих людей. Первым делом я отправлю туда солдат, чтобы они подожгли все. Лето было сухое, ветерок с вашей горы весьма напорист – пожар будет знатный. А когда город разгорится как следует, вот тогда я поведу своих людей, и настанет время большой резни, потому что всех мужей от двенадцати лет и до семидесяти я буду считать врагами, а всех баб – добычей.

Капитан растерянно молчал.

– Ступайте, ступайте, – продолжал генерал, слегка подталкивая капитана в бок, – все мои слова передайте своему консулу и еще скажите, что, если не выйдет на переговоры через час, велю артиллеристам снова бить стену.

Глава 24

Первый консул земли Брегген Николас Адольф Райхерд, или, проще, ландаман Клаус Райхерд, вовсе не похож был на знатнейшего человека большой горной земли. Лицом темен, как будто в поле свою жизнь проводил, руки, как у крестьянина, велики и тоже темны. Сидел он напротив кавалера, ни робости, ни спеси, глаза вот только весьма недобры были. Взгляд его настороженный. Словно ждал хитростей от врага. А вот Волков, напротив, едва сдерживал свою радость, то и дело одергивал себя, чтобы ее не показать. Как им принесли вино, так он велел всем удалиться. Хотел говорить с глазу на глаз с ландаманом. Ландаман Райхерд едва отпил вина из стакана или сделал вид, что отпил, поставил стакан и весьма вежливо и весьма разумно заговорил:

– Хочу сразу вам сказать, господин фон Эшбахт, совет земли Брегген уполномочил меня вести переговоры только о пленных, ни о войне, ни об осаде речи не будет. Совет земли Брегген намерен воевать.

– О, вы, горцы, славитесь своей воинственностью, – кивал кавалер. – Но я-то как раз хотел увязать вопрос о пленных со всеми иными вопросами. – Нет, он не думал, что мир упадет ему в руки сразу, он готов был начать торги, но перед этим приходилось соблюсти ритуал признания силы врага. Он решил попробовать лесть: – Вы очень сильны, и многие солдаты, узнав, что я иду в поход на кантон, сразу отказывались от дела.

Лицо ландамана не изменилось, а глаза так и смотрели на кавалера настороженно. И генерал продолжал:

– Но зато те солдаты, что пошли со мной, то солдаты лучшие. Самые храбрые и опытные, что мы вам уже несколько раз и доказали.

– К чему эти слова все? – неожиданно холодно спросил