Элеонора Августа - Борис Вячеславович Конофальский

землю почти под копытами коня Кленка. Над стеной лагеря поплыло белое облако.

– О! – воскликнул ландскнехт и засмеялся. – Эти болваны, кажется, обзавелись пушкой.

А вот артиллерист Пруфф, напротив, весел не был. Он внимательно всматривался в крепость. Теперь от его равнодушия и следа не осталось. Наличие даже одной пушки у врага все меняло.

– Да-а, кто ж знал, кто ж думал… – задумчиво говорил артиллерист. – Придется людям Шуберта потрудиться больше, чем я поначалу решил… Господин генерал, придется мне пушки ставить вон там, на холме, а кулеврины… – он стал смотреть по сторонам, – да, поставлю их прямо тут, для дуэли место хорошее, мы повыше их будем, иначе они меня будут изводить контрбатарейным огнем. А вы тут, господа, не стойте, тут вы хорошая мишень.

А вот сейчас генерал не стал спорить со своим опытным офицером, пусть ставит пушки, где ему лучше, да и с места того, на котором стоял, он съехал, дабы не давать врагу надежду закончить дело, убив или ранив командира.

Солдаты принялись за дело: кто ставил рогатки, кто собирал дрова и хворост, связывая это все в фашины, кто остался в боевом охранении. Саперы Шуберта стали готовить позиции для больших пушек, а кулеврины, въехав на холм, почти сразу затеяли дуэль с пушкой врага. Началась уже привычная для Волкова пальба. Над долиной, над лагерем поплыли клубы белого дыма. А генерал объехал по кругу весь лагерь врага, не поленился, аж два раза объехал, осмотрел рвы, выходы, дороги, частокол – он все хотел видеть сам. И был осмотром доволен. Лагерь оказался не самым крепким. Но нужно было торопиться, все время торопиться, не давать врагу собраться с силами, бить, пока противник разрознен, несобран, слаб. И Волков уже почти знал, как станет действовать. Пушки и мушкеты, пушки и мушкеты – вот его сила, вот его преимущество. И именно так он и собирался бить неуступчивых горцев.

«В тяжкий день такой-то, года такого-то от Рождества Христова вор, и разбойник, и смрадный пес смрадного папы Эшбахт с двадцатью тысячами нечестивого воинства своего пришел к деревне Рэ. И был он со многими пушками при обильном зелье пушкарском, и при нем были кавалеры во множестве, проклятые все Господом. И увидал там доброго человека и человека богобоязненного генерала Каненбаха с людьми его немногими. И было тех людей пятьсот. И там встал вор и разбойник Эшбахт. А добрый Каненбах со людьми стоял в крепостице, за тыном и за рвом. И, скрежеща зубами, пес папский Эшбахт пошел на них со всеми своими нечестивцами. И стал бить из пушек, и запалил стены крепостицы, и внутрь пошел.

Стали люди доброго Каненбаха молиться. Господь даровал им крепость духа, и стали они биться. И бились так, что по локоть были их руки в крови поганой, и попирали они горы трупов, и не было вокруг них места, где б не лежали мертвые нечестивцы. Но каждый из добрых людей Каненбаха бился с сорока нечестивцами, и не убывало их, оттого и не могли они всех одолеть. Но и разбойник Эшбахт не мог их взять.

И тогда пес папский Эшбахт, не взяв их в честном бою, велел бить по ним пушками и другим огневым зельем, избивая их во множестве. И пало знамя их, и сам добрый человек Каненбах пал израненный. Многие люди его пали. И тогда ослабли духом люди его, и стали уходить из крепостицы, идя на юг, но их по выходе встречали проклятые Господом кавалеры и топтали конями. А иные, что не пошли из крепости, стали оружие свое бросать и просить у пса Эшбахта и его людишек нечестивых милости. И они, и сам Каненбах были нечестивцами полонены. И скорбь была в том над всей землей Брегген».

… Взяли почти пять сотен пленных, большинство пленных были райслауферы из соседней южной земли, но даже их генерал велел не трогать. Тем более не разрешал резать местных. Все они были ему нужны, особенно офицеры и сам генерал Каненбах, тяжко раненный в левую руку картечью либо мушкетной пулей.

– Руку пришлось отнять, – говорил лекарь Волкову. – Он в дурном здоровье, крови потерял изрядно, а сам немолод, уже не знаю, сберегу ли его.

– Да уж приложите усилия. Он мне надобен, слышите, надобен.

Сказав это, кавалер пошел в палатку, чтобы поглядеть на поверженного врага. За ним хотел было увязаться Габелькнат, но у прапорщика Брюнхвальда хватило ума и такта его остановить.

В палатку Волков вошел один. Каненбах, страдающий, лежал на боку к нему спиной, культю его запеленали в тряпку. Сам горец чуть раскачивался от боли, как будто баюкая обрубок. Он словно почувствовал, да нет, скорее услышал лязг доспехов, и оттого повернулся.

– А, победитель пришел насладиться зрелищем поверженного врага!

Волков молча смотрел на него. Каненбах был бел, совсем бел лицом и едва шевелил серыми губами.

– Уж не знаю, чего вы задумали, почему не убили меня, а лечите, но скажу вам сразу: не надейтесь, я вам никакой помощи не окажу, а буду лишь мешать всячески по мере сил. Господом Всемогущим клянусь!

Кавалер опять ничего ему не ответил: упрям, как и все горцы, глуп, как и все упрямцы.

– А если бы вы мне в руки попались, так я бы вам жизнь сохранил, только лишь чтобы доставить вас в Шаффхаузен, а там четвертовать на площади.

Волков и на этот раз ему ничего не ответил, а повернулся и пошел прочь из палатки.

«Можешь пыжиться, старый дурак, и надувать свои дряблые щеки, но раз уж попал ко мне в руки, то сделаешь то, что мне надобно. Не живой, так мертвый всяко будешь мне полезен, и согласия твоего мне не нужно».

Захват генерала живым – то была удача. Вообще бой за лагерь прошел хорошо. Все из-за того, что старый генерал плохо поставил и плохо укрепил лагерь. Пруфф снес большой кусок западной стены, Волков даже морщился, видя, как излишествует капитан, тратя порох и ядра. Пушка горцев так и не стреляла: ее разбили еще прошлым днем. А полковник Брюнхвальд к утру подготовил столько фашин, на сколько ему хватило веревок. До зари, чтобы не быть мишенями у вражеских арбалетчиков, солдаты стали носить те фашины к северной стене, к проходу. Завалили ров и набросали их под частокол, а с восходом солнца запалили. И стена прогорела, прогорела быстро. И получилось, что у лагеря два больших пролома: один, западный, пробили пушки, там построилась колонна из ландскнехтов, а северная