Саперы - Артем Владимирович Драбкин

и врач. Обработали рану, ничего пока не делали с осколком, потом медсестры о чем-то со мной заговорили, я уже не напрягаюсь, и, видимо, врач в это время так дернул осколок, что я потерял сознание. Пришел в себя, когда уже в эту дырку бинт с ливанолью засовывали, и уже закрывали и перевязывали. Он мне показывает:

— Смотри, — а там такой осколок. — Твое счастье, что он попался не заржавленный, а чистый.

Письмо, направленное матери с Днестровского плацдарма

Все, дали костыли, и мы здесь были три дня, палатки стояли, спокойно, немцы никаких налетов не организовывали. Потом нам разрешили на машинах переправиться через Сиваш. Я вот тут как-то впервые заметил, что мы, оказывается, до острова Русский где-то метров 100 недостроили, потом понтоны сделали, видимо, не хватило или досок, или железных свай. И машины идут, понтон пускают, все отлично, прошли мы через родной мост, привезли нас в Джанкой, а 13 апреля наши взяли Симферополь, туда пошел один 58-й батальон, а наш медсанбат и ансамбль песни и пляски пришел туда 16-го числа.

Письмо, направленное матери с Днестровского плацдарма

В июне вернулся в часть. В роте осталась от первоначального состава, когда мы наступали от Сиваша, одна треть. Мне присвоили звание «мл. сержант», назначили командиром отделения, сели мы в эшелоны в Каче и в Бахчисарае, каждый эшелон вез по батальону, я все так же был в 60-м отдельном ШИСБ. Проезжаем через всю Украину, но нигде не останавливаемся, Одесса уже освобождена, половина Молдавии освобождена, в итоге разгружаемся на ст. Раздельная. После пешком идем до с. Слободзея, на этой стороне Днестра, и на другой стороне реки такое село с тем же названием Слободзея, только там живут молдаване, а здесь и молдаване, и русские. Короче говоря, километрах 30 от Бендер, километрах 25 от Тирасполя. Впереди река Днестр, там наши уже форсировали реку и взяли плацдарм еще с апреля месяца. А тут август на дворе, они там сидят 5 месяцев, получается. Стоят в обороне и немцы, и наши, но плацдарм шириной 15 км, а глубина около 10–12 км. Тогда у нас в бригаде принимают решение создать сводный комсомольский батальон, со всех батальонов берут хороших ребят, комсомольцев, коммунистов, я уже кандидат в члены. В итоге меня назначили командиром отделения, в котором, кроме меня, еще 10 человек. Мы здесь в Слободзее тренируемся, к тому времени мы приблизительно уже знаем, как и чего у немцев выстроено. И тут нас отправляют на разминирование своих мин, которые на нашей территории размещены. Мы все разминировали полностью, очень хорошо получилось, потерь не было, все нормально, вдруг командир взвода говорит:

— Все, нам надо идти к пехотинцам, будем на передовой в окопах сидеть! Я не знаю, почему такой приказ, но, видимо, скоро наступление.

Полгода стоим друг против друга, немцы у себя подготовили поля глубиной до 150 метров, и наши здесь сидят в 25–50 метрах до еще не разминированных передовых полей, и у немцев от передовых позиций по 25–100 метров до полей, и вот мы сидим и ждем. Вдруг командир взвода говорит:

— Тебя вызывает командир стрелкового батальона. Иди, он тебе задание даст.

Этому батальону был придан наш взвод, я спрашиваю взводного:

— Что такое?

— По-моему, то ли через дня два, то ли уже завтра наступление.

Нам никто ничего не говорит, но уже немцы листовки бросили, там были такие слова: «Мы уже знаем, что 20 августа у вас наступление». А нам не говорят, и все. Пошел я к комбату, в маскхалате, вхожу, докладываю:

— Товарищ старший лейтенант, младший сержант Григорян, командир саперного отделения, прибыл по вашему приказанию.

— А, ну давай, подходи. Так, ты знаешь, где наши передовые минные поля?

— Приблизительно знаю, но вы мне сейчас точно на карте покажете.

Он в ответ говорит:

— Давай. В картах разбираешься хоть?

— Так точно, разбираюсь.

— Тогда смотри, вот батальон, 250 метров занимает участок обороны, вот здесь противопехотные мины (а это было всего 20–25 метров от наших позиций), дальше противотанковые мины, все это надо разминировать. Если ты мне хоть одну мину, черножопый, оставишь в земле, я не знаю, что с тобой сделаю!

Он, в общем, прав, но меня это так вывело из себя, так оскорбило, я молчу, а комбат продолжает:

— Каждый капсюль-детонатор в каске принесешь, я не скажу, сколько там мин. — И стучит пальцем по столу.

— Я и так знаю, — ответил ему, — у нас лежит карта минирования.

— Тем более, все.

— Можно идти?

— Можешь идти.

Я повернулся к нему и говорю:

— Нас пойдет 11 человек, там три черножопых, я не знаю, сколько из нас вернется, потому что вы сказали идти днем разминировать, под носом у противника. Мы выполним приказ. Но я посмотрю в наступлении, где вы будете, товарищ старший лейтенант. Вы меня оскорбили, я этого не забуду! Капсюли-детонаторы принесу.

— Как!

— А вот так, вы сказали: так вот, … мать. Понял? Я уже два раза ранен, а ты тут меня оскорбляешь. Ты не человек, ты собака. — Вышел и закрыл за собой дверь. Оборачиваюсь, смотрю, а землянка сделана в три наката, сам приготовил автомат и отхожу. Думаю, если он выскочит с пистолетом и начнет кричать, то расстреляю его, и все, черт с тем, что будет. Но знаете, я сразу понял, что если землянка сделана в три наката и он там сидит, мне понятно, что это за человек.

Я вернулся в наше расположение, тут же собрались командиры стрелковых рот, так по-человечески пожалели нас, потому что мы ведь должны идти на виду у противника, все 4 отделения, а это 44 человека, идут разминировать, мне дали 60 метров на 11 человек, а это ведь по 5–6 метров на человека. И так каждому. Документы мы отдали командиру взвода, офицеры, и те все понимают. У нас был такой Деденко из Запорожской области, такой добряк, он был таким же командиром отделения, как и я, говорит:

— Ну, Азат, давай, пока! — Мы все обнялись, целуемся, тем временем командиры рот и сказали своим пулеметчикам:

— Взять на прицел этих фашистов, чтобы никто не стрелял по саперам!

Все приготовились нас защитить. И сотни людей на передовой оказались в сто раз умнее, чем тот придурок. Но, к сожалению, и на фронте такие были.

Потом началось разминирование, во время которого из моего отделения погиб один узбек, подорвался на своей собственной мине ПМД-6, видимо,