Изгои Рюрикова рода - Татьяна Беспалова

Сам корабельщик вина не вкушал, не отправился на корабль, не поддавался сонливости. Уже осоловелая от сытной еды и вина дружина клевала носами. Уже и Володарь, едва удалившись за тонкую дощатую перегородку, без долгих предисловий подмял под себя Сачу. Князь же Давыд, не снимая сапог, повалился на софу в хозяйской горнице. И перетрусивший хозяин, и его домочадцы попрятались по щелям. Оттуда, из затишка, внимали богатырскому храпу водителя храбрых дружин. Прочие же, за неимением места для ночлега под кровлей тесной корчмы, отправились на воздух. Там, на дворе, под навесом коновязи Пафнутий и Мышата сцепились по пустяковому поводу. Яростно задрались. Прочим пришлось их водой разливать – по-другому было не унять. Но мало-помалу и они угомонились, расположились вповалку вокруг яслей. То ли спят, то ли грезят, то ли княжеский сон оберегают, то ли ночного посла поджидают. Пафнутий Желя не утерпел, уснул на посту возле ворот. Эх, странное же племя! Разве так важные дела делаются?

Амирам ждал прихода топарха до глубокой ночи. Он не снял ни куртки, ни плаща – так и сидел у очага, словно не на отдых расположился, словно в любую минуту был готов отправиться в дальний путь. Пытаясь отогнать сон, он подкармливал пламя в очаге, ворошил длинной палкой уголья, водил точилом по лезвию меча, стараясь этим столь неприятным для уха звуком, заглушить яростные стоны Сачи. Экая неуёмная баба! Пустое дело, что страшна, будто чертовка. Зато отважна, преданна, искушена в любовных утехах! Если б Амирам мог вести счёт времени, он прикинул бы, как долго ласкала половчанка своего властелина. Но Лигуриец времени не считал, он ждал, стараясь не пускать в душу пагубное нетерпение. А время шло. Минул не один час, прежде чем колготня и стоны за стеной утихли, и Амирам уверился: любовники уснули. Лишь мышиную возню слышал он да треск пожираемых пламенем веток, да зычный, непрерывный Давыдов храп.

Пришелец старался ступать возможно тише. Ременная упряжь, в которую было затянуто его тело, отчаянным скрипом и бряком своим предупредила Амирама о появлении долгожданного гостя. Лигуриец неслышно приблизился к окну. Вот он тащится, дебелый, расслабленный. Жидкие кудри умащены ароматным маслом. Если б не скрип, он обнаружил бы топарха по запаху. Смердит, будто столичная модница. Воин! Защитник прибрежных исаров! При оружии! У левой ляжки коротюсенький меч – таким только кур резать. Зато у правой – главное его оружие – туго набитый, внушительных размеров кошель. Амирам оскалился, но вооружаться не стал. Судя по всему, топарх не утратил надежды решить дело миром. Вот он ступил в едальню. Озирается. Видит недогоревшие ветки в очаге. Недоумевает. Малюсенькие, как у землеройки, глазки бегают по сторонам. Взгляд цепкий. Топарх смотрит так, словно бусины мечет. Первым делом уцепился за Амирамов меч, небрежно оставленный на скамье, потянул за рукоять. Неужто попытается завладеть им? Нет, не смог и поднять. Куда ему!

– Зачем пгишёл? – спросил Амирам. – Князья спят. Стагший хгапит на пагу со своим воеводой, младший – наслаждается стонами бабы. Дождись утга, гомей.

Топарх подпрыгнул, схватился за меч, глянул недружелюбно, но осёкся, подбежал, исколол взглядами.

– Это хорошо, что князья спят. Спящий – всё равно что мёртвый.

– Пговаливай!

– Послушай, Лигуриец! – топарх вцепился в полу Амирамова плаща, что твой репей.

– Чего хочешь, гъек? – Амирам поднял со скамьи свой меч.

– Предлагаю откуп! Стань посредником! Спроси у русичей, сколько возьмут отступного?

– Не возьмут! – окрысился Амирам. – И спгашивать не стану.

– Так я сам спрошу! Буди воеводу, он разумеет ромейский язык!

– Кто тут всякое газумеет… – Амирам задумался, уставился в одутловатое лицо топарха.

– Ну! Ну! – воитель волновался, ремни его доспеха оглушительно скрипели. – Помоги, Лигуриец!

– Помогать ты будешь, топагх! – огрызнулся Амирам.

– Недоумеваю, достопочтенный! Ты, безродный скиталец, конечно, нуждаешься в помощи знатного ромея. Но пока целы твои дромоны…

– Пока цела твоя голова, топагх!

Услышав угрозу, топарх снова схватился за рукоять меча, но, искоса глянув на оружие Амирама, передумал. Лигуриец же скинул плащ, оставшись в распахнутой куртке. Свой огромный меч он с изумляющей легкостью переложил на скамью рядом с собой, тем самым лишая топарха возможности усесться рядом. Ромей был вынужден занять место напротив, там, где высокое пламя в очаге стало быстро разогревать его доспех.

– Я слышал, ты надумал русичей пегессорить…

– Да что там! – топарх изобразил на лице вселенскую скуку. – Их шутовскому братству – грош цена. Совсем другое дело – твоя дружба.

Топарх наконец решился выложить на стол туго набитый кошель.

– Ого! – Амирам ловко развязал кошель. Не обращая внимания на яростные взгляды топарха, перебрал и счёл монеты, поцокал зубом.

– Ногаты! Почему не номисмы?

– Мы готовы последнее отдать! Но если ты…

Словно не слыша его, Амирам сгреб монеты в кошель, а кошель спрятал за пазухой куртки.

– Пойдём со мной! – Лигуриец поднялся, молниеносным движением поднял меч на плечо. Топарх отпрянул.

– Младший из князей за стеной. Спит с бабой. Дгужина его на «Единогоге», охганяет добычу. Надо спешить. Пойдём!

– Ты намерен прирезать обоих прямо здесь? – в остреньких глазках топарха блеснул опасливый задор. – Разумно ли это?

– Пойдём! – повторил Амирам. – Ты вяжешь бабу. А я с князем как-нибудь спгавлюсь.

Наверное, гордый ромей начал карьеру воителя в сражениях с волками и прочими татями, имеющими обыкновение похищать скот. Он ловко, как заправский пастух овцу, скрутил утомлённую любовными утехами Сачу, сноровисто уложил её на плечи. Оглушённый точным ударом Амирама князь бесчувственным кулём повис у кормчего на плече.

Экая ноша! Тяжёл, угловат, словно из камня изваян! По-буйволиному взмыкивает, того и гляди, весь вертеп перебудит. Амирам спешил. Скорым бегом, опираясь на меч, он прокрался мимо спящего воеводы за ворота корчмы. Ах, если б можно было поверить в колдунство да и зачаровать дрыхнувших у коновязи русичей! Но те оказались поголовно пьяны, все, кроме княжеского оруженосца Илюши. Тот вскочил, выхватил из груды сваленного тут же оружия пику.

– Ступай за мной, – коротко приказал Амирам. – До гассвета «Единогог» должен сняться с якогя. Иначе вам конец.

Илюша послушался, но пику не выкинул. Наоборот, извлек из груды ещё одну. Из них, используя к тому же и Амирамов плащ, соорудили для Володаря носилки. Дальше дело пошло быстрее.

Обливаясь потом, Амирам и Илюша вынесли Володаря на морской берег. Следом, пыхтя, тащился топарх. Сача благоразумно помалкивала. Только вертела головой, зорко посматривая по сторонам. Искала возможность побега и уж сбежала бы, если б не возлюбленный её каган. Эх, женские прегрешения! Расточительно даримая, бессмысленная преданность! Амирам нарочно заговорил с топархом на языке русинов, не заботясь о взаимопонимании.