Поцелуй дочери канонира - Рут Ренделл

— Итекает кровью, — кивнул и прицелился в отца из свистульки.

— О боже, надо его уложить. Марк, дай мне закончить!.. Пока Энди выруливал с заднего двора, а Икс орудовал в столовой, подъехало такси с Джоан Гарленд. В тот день она, как с ней бывало и прежде, не решилась сесть за руль, потому что приняла глоток-другой…

— Где? И с кем?

— Это еще предстоит выяснить. Мы это узнаем. Она расплатилась, такси уехало. Домой она собиралась возвращаться на другом такси — она вызвала бы его из Танкред-Хауса, закончив проверять счета. Время — десять минут девятого. Ее не ждали раньше восьми тридцати, но мы знаем, что она была из тех сверхпунктуальных людей, что всегда приходят раньше… Входная дверь открыта. Джоан входит, возможно, зовет хозяев. Тут она видит Харви, распростертого на ступеньках, возможно, даже слышит последний выстрел. Что ей остается — повернуться и бежать? Видимо, так. В этот момент Энди на джипе подъезжает к дверям. Он выскакивает из машины, хватает Джоан. Появляется Икс и выпускает в нее шестую и последнюю в барабане пулю. Тело они суют на заднее сиденье. Опасаясь столкнуться с кем-нибудь на дороге — с нами или с Габбитасом или со случайным визитером, они едут прямо через лес, держась троп, где джип может пройти, но обычная легковушка не проедет.

Берден выключил телевизор и взял сына на руки. Мальчик все еще сжимал в руке свой свисток.

— С несколькими небольшими поправками, — сказал Вексфорд, — это единственно возможная картина происшествия. А что там Гриффины не поделили с Харрисонами?

Тень возмущения пробежала по лицу Бердена. И это все? Все, что можно сказать по поводу предложенного им разбора? Он в недоумении пожал плечами:

— Энди пытался ее изнасиловать.

— Что?

— Это она говорит. Гриффины утверждают, что Бренда сама заигрывала с Энди. Очевидно, что он пытался как-то шантажировать ее на этой почве, и Бренда пожаловалась Давине. Вот из-за этого-то Гриффинам и пришлось уехать, это они и скрывали от нас.

— Майк, нам надо его допросить.

— Допросим, — сказал Берден и понес сына в кровать.

Поднимаясь по лестнице на руках отца, маленький Марк стрелял через его плечо из свистульки и громко повторял:

— Итекает кровью! Итекает кровью!

Были ли у этих богатых и важных людей какие-то друзья, кроме Вирсонов и Джоан Гарленд? Где школьные приятели Дейзи? Водила ли эта семья, ядро которой составляли знаменитая писательница и крупный экономист и бывший парламентарий, знакомства в местном обществе?

Эти вопросы занимали Вексфорда с самого начала, но когда случается столь ужасное преступление, даже и законопослушные члены общества не желают общаться со следствием. До сих пор обычная при расследовании убийства процедура установления круга знакомств и связей убитых не была доведена до конца. Разговаривая с Дейзи, Харрисонами и Габбитасом, в первую очередь — с Дейзи, инспектор понимал, что у семейства Флори друзей особенно-то и не было.

На похоронах он увидел, как прав — и не прав — он был. Он предполагал, что при всей славе писательницы и особом статусе остальных погибших — близких Давины, — большинство скорбящих о гибели семьи Флори придет только на торжественную заупокойную мессу, которую, как сказали ему Дейзи и Джойс Вирсон, решено отслужить через два месяца в церкви Святого Якова на Пиккадилли. На отпевании же в Кингсмаркэмской приходской церкви, думал Вексфорд, народу будет мало, и уж совсем немногие захотят проводить покойников на далекое кладбище. Но оказалось, что люди выстроились в очередь, чтобы проститься с убитыми.

У церковных ворот Джейсон Себрайт из «Кингсмаркэмского курьера», похваляясь, называл громкие имена. Вексфорд моментально сообразил, что очередь у ворот состоит из репортеров, и, вынув удостоверение, решительно протиснулся сквозь их толпу.

Кингсмаркэмская церковь Святого Петра была одним из тех громадных английских храмов, что в любой другой стране назывались бы соборами. Необъятный неф, десять приделов и алтарь, в котором легко уместилась бы приличная деревенская церковь. Собор был заполнен народом. Только передняя скамья справа от прохода не была пока занята да кое-где пустовали отдельные места. Вексфорд пробрался к одному — прямо у прохода, с левой стороны. В последний раз он был здесь, когда выдавал Шейлу замуж за Эндрю Торвертона. Вот так же сидел среди других прихожан и слушал, как дочь произносит брачные клятвы. Брак Шейлы потерпел неудачу. Потом были один-два романа, и вот теперь — Огастин Кейси. Вексфорд отогнал мысли о Шейле и стал разглядывать публику. Играл орган — скорее всего, что-то из Баха.

Первым, кого он узнал, был человек, с которым ему Довелось познакомиться на одной книжной презентации, куда привел его Эмиас Айрленд. Книга, вспомнил инспектор, была семейным романом о роде, в каждом поколении которого с викторианских времен обязательно был полицейский. Сейчас редактор того издания сидел впереди через три ряда от Вексфорда. Его соседи по скамье показались Вексфорду сплошь издателями, хотя он не мог бы сказать, почему. Неподалеку обнаружилась агент Давины Флори — полная желтоволосая женщина в широкополой черной шляпе.

Вообще, в церкви больше всего было пожилых дам, одиноких и группами, у многих — академический вид. Вексфорд подумал, что это, должно быть, старые подружки Давины, возможно, еще со времен Оксфорда. По фотографиям, которые видел в газетах, Вексфорд узнал в одной женщине за семьдесят известную романистку. А на соседней с ним скамье сидел министр культуры. Имя министра вылетело у Вексфорда из головы. Мужчину с красной розой в петлице — спорный вкус, подумал Вексфорд — инспектор видел по телевизору на скамьях оппозиции. Старый парламентский товарищ Харви Коупленда? Джойс Вирсон обеспечила себе место на одной из первых скамей. А вот ее сына не было видно. Так же, как не было во всей церкви ни одного юного женского лица.

Только инспектор успел подумать, кто займет свободное место рядом с ним, как на него торопливо плюхнулся Джейсон Себрайт.

— Сплошь сливки общества, — сказал он задорно, почти не скрывая удовольствия от происходящего. — Собираюсь сделать материал под названием «Друзья великой женщины». Даже если мне откажут девятеро из десяти, я все равно получу по крайней мере четыре эксклюзивных интервью.

— Не хотел бы я иметь такую работу, — сказал инспектор.

— Я перенял свою технику у американских телевизионщиков. Я ведь наполовину американец, на каникулы езжу с мамой в Америку. Нам следует многому поучиться у этой страны. — Все это он произнес, дурашливо изображая ужасный выговор американского Среднего Запада. — В «Курьере» до смерти боятся кому-нибудь наступить на мозоль, никого не тронь без перчаток, а я…

— Чшш! Тише вы! Сейчас начнется.

Музыка замолкла. Повисла тишина — ни шепотка. Будто перестали и дышать. Себрайт пожал плечами и приложил палец к губам. Такая тишина бывает только в церкви — холодная и тягостная, но для кого-то — небесная. Каждый замер в ожидании и предвкушении, постепенно наполняясь благоговением.