Во все Имперские ТОМ 12. Финал - Альберт Беренцев

Дрочила захлопал глазами, — Гечба в курсе. А я забыл про это, барин.

Барон Рукоблудов принял виноватый вид.

Я расхохотался:

— Ладно, давай своего коня. А сам дуй наверх на скалу. Как только моя жена родит — беги вниз с радостным известием для меня. Только не слишком быстро, умоляю. А то шею сломаешь. А я сегодня намерен праздновать рождение сыновей, а не хоронить тебя. Фирштейн?

— Конечно фирштейн! — тут же подтвердил Дрочила.

Я вскочил в седло.

Ездить на коне я более-менее научился, но только не по этой лютой тропе, которая петляла среди скал и обрывов, как пьяная.

Ветер тут же налетел на меня, явно пытаясь выкинуть меня из седла, так что ехал я медленно.

О том, чтобы бегать по тропе на ауре, не могло быть и речи — это был верный способ упасть вниз и покончить с собой. А заклинания полёта у меня больше не было, мой нынешний шестой ранг позволял мне кастовать лишь шесть простейших заклятий, знания обо всех остальных моих заклинаниях растворились.

А еще Духовное Перводрево больше не работало... Я пытался рассказывать другим масонские Тайны, чтобы сделать из какого-нибудь своего кореша живое божество, но Тайны больше ничего не давали. Видимо, Либератор заблокировал своей волей даже их. Он теперь был единственный владельцем Духовного Перводрева в мире...

Минут через двадцать я спустился со скалы и поехал через буковый лес.

Здесь под прикрытием тенистых ветвей и расположилось мое поселение — Юлашки-Кил. Абхазы мое право жить здесь в принципе признавали, с их точки зрения я был главой горского клана Нагибиных, а вот это поставленное лишь недавней весной село — моей клановой вотчиной.

Хотя моими родичами здесь были лишь трое моих жен.

Кроме того, наше село изначально строилось, как временное, мы соорудили его за лето и готовы были в любой момент сорваться с места, если по наши души припрется Либератор.

Но пока что все шло хорошо — Либератор не знал, где я. Или же вообще осознал, что я не опасен и потерял ко мне интерес.

Мои люди жили частично в палатках, частично в деревянных домиках, выстроенных из буковых бревен. Строительство теплых домов продолжалось до сих пор — мы готовились к осени и зиме. Несколько домов, включая мой, даже были кирпичными, а староверы-поморы, которых тут было человек двадцать, даже сложили себе дома по какой-то древней технологии эпохи викингов — из необработанных камней. По той же технологии они соорудили себе самую настоящую церковь, в которой почти ежедневно проводили свою загадочные старообрядческие службы.

В буковом лесу повсюду стояли часовые, а еще гремели выстрелы — мои люди упражнялись в стрельбе.

Последним теперь занимались даже бывшие АРИСТО, ибо отключив магию для Солнечных магов, Либератор оказал нам невольную услугу. Магократы, потерявшие свой дар, теперь могли пользоваться огнестрелом.

Из моих корешей лучше всех стреляла моя жена Тая, у неё оказались прекрасные реакция и глазомер, а вот Шаманов постоянно мазал, хотя казалось бы эскимос по определению должен быть снайпером...

Но сам я стрелять не мог. Божественность я потерял, а магии не лишился, так что Уральские запреты на меня распространялись во всей своей полноте.

Это было жалко, впрочем, зато у меня было около четырех сотен отличных стрелков, которые были полноценными боевыми единицами.

А вот магов в нашем селе было лишь семнадцать человек.

Я, трое староверов, которые успели эвакуироваться из Гренландии и теперь жили здесь, да еще волшебные холопы Царя.

Этих я нашел с помощью Чуйкина и эвакуировал к себе на Кавказ. Я понятия не имел, что Царь сотворил с холопами, но факт оставался фактом — они сохранили свой дар, Либератор был над ними не властен. Судя по всему, их магия вообще имела иномирную природу и не была привязана ни к Луне, ни к Солнцу.

И они были сильны, их ранги колебались от десятого до двадцатого.

Впрочем, как их качать — было непонятно...

Еще была жена Дрочилы Роза — магичка, изготовленная в концлагере Павла Вечного. Эта магию тоже сохранила.

А вот все остальные волшебные холопы, которых одарили магией Павел Вечный или Царь, просто пропали. То ли затерялись на просторах нового жуткого мира, который построил Либератор, то ли были перебиты радикалами. Вроде один из таких холопов даже сам стал радикальным масоном и присоединился к слугам Либератора...

Кроме семнадцати одаренных, у меня в селе были, конечно, и дети магов, не затронутых блоками Либератора — таких детей было человек пятнадцать. Предполагалось, что когда они подрастут и у них раскроются чакры — они тоже станут полноценным волшебными боевыми единицами.

Но пока что магов у меня было откровенно маловато, чтобы дергаться.

Всего в моем селе жило чуть больше тысячи человек со всех концов мира. Тут были и знатные женщины, спасенные мною из «Крестов», и даже эскимосы, сбежавшие вместе с Шамановым из Гренландии. В этом буковом лесу говорили на десятке языков и молились десятку разных богов...

Проехав через Юлашки-Кил, я углубился в лес. Здесь среди буков располагалась самшитовая роща. Место было красивым, но мрачным.

В роще журчал ручей, а в десятке метров от него на холме стояли два каменных креста. Кресты были свежими, их поставили всего месяц назад.

И возле них маячила низкая фигура — как и всегда...

Когда я проезжал мимо, Шаманов поглядел на меня.

Я махнул ему рукой, но Акалу не ответил на приветствие, просто отвернулся.

Возле крестов лежали свежие цветы — Шаманов носил их сюда каждый день, он ходил сюда, как на работу.

Я не стал подъезжать ближе, чтобы поздороваться. В этом не было смысла, Шаманов со мной не разговаривал.

Мой друг вообще выпал из реальности, и ничто теперь не могло вернуть его обратно. Он как будто постарел за последний месяц, сразу лет на десять.

На каменных надгробиях были по моему приказу выбиты надписи.

«Любовь Кровопийцина»

«Татьяна Нагибина»

Обе девушки были похоронены под девичьими фамилиями, замуж ни одна из них так и не вышла.

Конечно, девушки не были единственными погибшими из моих людей, просто я счел необходимым похоронить их отдельно, в этой красивой роще...

Таню смертельно ранили горцы, перешедшие на сторону Либератора, еще в Дагестане. Там она и умерла. Я сжег плоть сестры на костре, а её кости тащил все это время с собой и похоронил только здесь, когда наше кочевое село наконец нашло постоянное место. Мне не хотелось закапывать Таню в горах, через которые