У последней черты - Дмитрий Ромов

— Хотите кофе?

— Серьёзно? Кофе?

— Да, — кивает она без тени улыбки. — Я себе только что сварила, но там и вам хватит.

— Очень хочу, — говорю я. — Очень.

Она приносит мне большую кружку.

— Не знаете, что там? — спрашиваю я, кивая в сторону, куда увезли ребят.

— Операция. Приехали ещё хирурги, помимо дежурной смены. Их заранее вызвали. Не волнуйтесь, они сделают всё, что будет в их силах…

Да, не сомневаюсь. Только я волнуюсь не о том, что они не все свои способности и силы используют, а о том, что этого может оказаться недостаточно.

— У вас точно нет никакой информации из операционной? — спрашиваю я.

— Нет, — печально пожимает она плечами. — Я думаю, информация нескоро будет, если…

Если всё не слишком худо, да?

— Хотите, вы прилягте здесь, — участливо говорит она. — А я вас разбужу, как что-то прояснится. Или, ещё лучше, поезжайте домой. Оставьте телефон и я или другая сестра вам позвоним и сообщим.

— Спасибо, — благодарно киваю я. — Как вас зовут, милая?

— Аня, — отвечает она, чуть смутившись.

— Спасибо вам, Аня. Вы большая молодец. Правда, спасибо.

Я оставляю свой телефон и беру номер отделения, а потом выхожу на крыльцо. Снег стал мелким и редким, будто скрыв следы ночной битвы, он посчитал, что дело сделано и пошёл на убыль.

Я вдыхаю влажный холодный воздух полной грудью и иду к машине. Чуть в стороне, за площадкой перед больницей замечаю старую покосившуюся церквушку. Белые оштукатуренные стены, чёрные луковки куполов… Чёрные и припорошённые снегом. Внутри что-то ёкает и я решаю подойти.

Наверняка, закрыто, но всё равно иду туда. За оконцем теплится тусклый свет. Я нажимаю на ручку, и дверь подаётся. Осторожно открываю её, заглядываю внутрь и замечаю священника. Он испуганно оборачивается на звук отворяющейся двери.

— Простите, батюшка… — останавливаюсь я. — Можно мне войти?

Он молча кивает и отворачивается, обращаясь к иконе, перед которой стоит. Я осторожно захожу. Чувствую себя разбойником, пропитанным кровью и пропахшим порохом. Стою посреди крошечного храма и крещусь на почерневшие от старости иконы. Густо пахнет ладаном.

Священник выглядит довольно молодо, ему лет тридцать семь, а впрочем, во мраке особо и не разглядеть. Он заканчивает молитву и оборачивается ко мне.

— Что с тобой случилось? — спрашивает пристально оглядывая меня.

Да так и не объяснишь… Чего только не случилось…

— Можно молебен заказать о здравии? — поёживаюсь я.

— Можно, — кивает он.

— А вы можете… Можете прямо сейчас?

Он опять кивает.

— Имя назови.

— Дарья и Павел…

Он начинает читать молитву, а я вытаскиваю несколько купюр и, положив на полку рядом со свечками, выхожу в ночь. Снег совсем прекратился…

Я сажусь в машину и звоню Айгюль. Она снимает трубку сразу. Похоже, ждёт звонка.

— Рекс в госпитале, — говорю я. — Состояние тяжёлое, идёт операция. Запиши номер телефона.

— Что случилось? — ахает она.

— Сейчас говорить не могу. Приезжай утром ко мне, я всё расскажу.

Кое-как нахожу дорогу до Дьяково. Ворота во двор оказываются открытыми и из них торчит голова «Камаза».

— Ну что там? — спрашивает меня взмыленный Скачков.

— Не знаю, — качаю я головой. — Операция идёт.

Они выгружают тяжёлые ящики. Сначала им пришлось вытащить из машины шёлковую нить, которая в соответствии с накладными отгружена и должна быть доставлена на фабрику. Лучше это сделать завтра, вернее, уже сегодня утром. А теперь вот ворочают ящики с железом. Первая машина почти разгружена.

Я включаюсь в работу. Скидываю куртку, засучиваю рукава и вперёд. Закончив разгрузку, мы закидываем обратно в кузов товар для фабрики. Водители вкалывают вместе с нами. Приходится оплатить их участие по повышенному разряду.

— Видели, что случилось? — спрашивает их Скачков.

— Нет, — дружно мотают они головами.

— Если вдруг кто-то из вас вспомнит, то что вы не видели или этот вот адрес…

— Нет, мы ничего не видели, — начинают клясться они не давая ему договорить.

Страх страхом, да только и он совершенно ненадёжный хранитель тайн. Хорошо, что мы переезжаем в другое место. Здесь же в Дьяково мы приобрели большой дом на отшибе и оборудовали в нём настоящий бункер. Оба дома приобретены на разных хозяев, жильцы тоже разные и связь проследить можно только, когда мы будем перевозить «вещи». Ну, кто же знал, что всё сложится именно так…

Вторая машина оказывается значительно меньше. Вернее, не сама машина, а её содержимое. Ввосьмером мы справляемся за два часа. Расплачиваемся с водителями и отпускаем их восвояси. Они, кажутся совершенно счастливыми от того, что мы их тут не только не похоронили, но ещё и баблишка подкинули.

Я загоняю тачку во двор. Места, заставленного ящиками, едва хватает. Машину тоже придётся оставить здесь, поскольку ездить по городу на «Волге», прошитой автоматной очередью очень плохая идея.

Я остался без водителей, телохранителей и без машины. Отличный результат работы за отчётный период. Просто прекрасный. Очень поучительная ситуация, не правда ли…

— Как выбираться будем? — спрашивает Скачков. — Так, Ахтырский, ты остаёшься здесь. Не ешь, не спишь, на толчок не ходишь, не спускаешь глаз вот с этого добра. Завтра пацаны прилетят, тогда сменишься. Считай в караул заступил.

Ахтырский — это Шурик, тот, что сидел между мной и Семёном, когда мы ехали на встречу.

— А ты, Мальцев, теперь становишься тенью Брагина. Будешь жить в гостинице в соседнем номере. Куда он — туда и ты. Ясно бойцы?

— Ясно, — устало кивают они.

— Не понял! — хмурится Виталий Тимурович.

— Так точно, — говорят они, чтобы он отстал, сил уже ни у кого нет.

— Так-то! Ладно, пошли в сторону центра, будем по пути попутку ловить.

— Может, Сергею Сергеевичу позвонить? — предлагаю я.

— Посреди ночи? Под утро даже? И адрес палить незачем лишний раз, и так вон пол-Узбекистана знает, где оружие разгружают.

— Да, блин, — киваю я. — Дом этот придётся продавать к херам. А жалко, место хорошее. Попробую такси вызвать.

— Зачем светиться? — хмурится Скачков. — Нет, идём, я сказал.

Я соглашаюсь, но уже минут через десять начинаю страшно жалеть об этом. Мы идём не менее получаса, прежде чем останавливаем попутку. Не подумали, водитель-то должен определённой смелостью обладать, чтобы остановиться на просьбу трёх сумрачных мужиков.

Останавливается бежевый «еразик» Мосгаза. Мы довозим Тимурыча, и я решаю поговорить с Айгюль прямо сейчас, потому что утром буду спать, или, если не буду, у меня точно появятся неотложные дела.

Водитель соглашается ещё за пятёрочку в дополнение к уже полученной, подвезти нас с Семёном на Патрики. Мы расплачиваемся и выходим в предутреннюю темноту. Поднимается ветер, вроде тёплый, но достаточно сильный и промозглый. Я ёжусь, поднимая воротник. После нервных и физических трудов меня начинает колотить.

— Зябко, да? — киваю я Семёну.

— Да, — угрюмо соглашается он.

Мы заходим в подъезд и, тихонько притворив дверь, крадёмся мимо спящего консьержа, или