Однажды я встретила волка - Анна Клирик

тона Лика пробрала дрожь. Отец не просто не был в восторге. Он был в ярости.

— Ты укусил дочь охотника, и она стала волколюдкой, — чеканя слова, продолжил глава клана. — Она не контролирует свое обращение. Не знает наших законов. Случись что, и вся деревня встанет против нас. Как, дамнар побери, это произошло?

Рууман не повышал голоса, но каждое его слово било так, словно Лика макали в лужу с самой вонючей грязью.

— Если бы я знал на это ответ…

— А должен.

— Она теперь волколюдка, и у меня нет тому объяснения. Я понимаю, чем все это грозит. — Он стиснул зубы. — И я готов взять за нее ответственность.

— Еще бы ты отказался, — процедил глава клана. — Только этого будет недостаточно, Лик. Недостаточно брать ответственность за нее. Тебе придется взять ответственность за жизни каждого в клане, потому что если люди пойдут против нас войной, мы не выстоим…

— Я делаю, что могу. Все время, которое она проводит в зверином обличье, я провожу с ней. Увожу ее как можно дальше от клана, путаю следы, чтобы никто не нашел и ничего не заподозрил. Понятия не имею, что я могу сделать еще. Не убивать же ее, в самом деле.

— Если бы она не была знахаркой деревни и столь важным для них человеком, это было бы единственно правильным решением.

— Отец!

— С превращением человека в зверолюда мы сталкиваемся впервые, Лик. Неизвестно, во что это нам станет. Слишком большие риски. Слишком опасно. В первую очередь мы храним безопасность клана. Оставив ее в живых, ты поставил человека выше сородичей — считаешь это правильным?

— Я и так знаю, где, когда и что сделал не так! — вскипел Лик. Страх перед главой клана сняло как рукой. — Я рассказал тебе это не потому, что хотел выволочки или подробного разбора своих ошибок. Я пришел к тебе, потому что не знаю, как поступить, и прошу у тебя совета!

Рууман долго смотрел в лицо сыну, и тот стойко выдержал его взгляд.

— Хорошо, что этим ты походишь на мать, — усмехнулся вдруг он. — Будь я на твоем месте в молодости, попытался бы решить все сам.

Злость испарилась, уступив место легкому недоумению. Лик заметил, что вскочил с места, и медленно опустился обратно в кресло. Рууман, казалось, смягчился.

— Клан не знает о случившемся, — констатировал он. — Кому ты доверился?

— Тайре, Мигиру, Филлату и Лари. Их я просил держать рот на замке до твоего возвращения. — Лик задумался, стоит ли говорить о вранолюде. — Еще я сказал Тиру.

— Если знает он, то знает весь клан Нибе, — проворчал Рууман.

— О таком он бы не стал трепаться. Разве что Маару бы сказал.

— А Маар бы сказал Совету Пяти, те бы доложили главе и обязательно растащили новость остальным вранолюдам. Я знаю его как облупленного, он о таком молчать не стал бы.

— Удивительно, как в таком случае не узнал ты, — хмыкнул Лик. — Вы же были на встрече кланов.

Рууман пожал плечами.

— Сейчас это уже не важно. Лучше скажи, как часто девочка обращается?

— Почти каждую ночь. Я увожу ее подальше от поселения. Иногда мы остаемся рядом с равниной. Пока ей тяжело самой вернуться в человеческое тело, но она делает успехи.

— Что насчет деревенских?

— Она уверяет меня, что никто не знает. Думаю, так и есть. Иначе они бы подняли шум.

Лик потер ладони и нехотя продолжил:

— Кстати, о деревне… Мита рассказала мне, что у Дирка гости из Кайсуги, деревни с того берега Рилира. И они не очень нас жалуют. Она просила не появляться в деревне, пока они не уедут.

— Разумная просьба.

— Я думал, ты попросишь объяснений.

Рууман приподнял бровь.

— Я бы и так не отправился в деревню, если бы у Дирка кто-то был в гостях, неважно, как они к нам относятся. — Он повернулся к сыну и прищурился. — В чем дело, Лик? Ты стал неуверенным с тех пор, как я оставил тебе клан. Неужели ответственность тебя подсекла?

Лик поджал губы и ничего не ответил

— Даже если сомневаешься в чем-то, нельзя показывать это другим. — Рууман отошел от очага и встал рядом с ним. — Твоими сомнениями воспользуются соперники, и ты легко потеряешь положение.

— Я знаю… — глухо отозвался Лик.

— Тогда в чем дело?

— Я не могу постоянно казаться всем сильным, понимаешь? — Он поднял глаза на отца. — Не могу постоянно принимать решения и показывать всем свою уверенность в них. Это словно обманывать их… и обманывать себя. Я чувствую себя настолько паршиво, когда раздаю другим указания, что внутри все содрогается. Мне нравится быть для них предводителем, но я боюсь того, что случится, если они во мне разочаруются. Да, я могу показать, что силен телом. Но как я могу убедить их в том, что я силен духом, если сам в это не верю?

Некоторое время он смотрел Рууману в глаза, но быстро сдался и опустил голову. Молчание тяготило, а по лицу он не мог понять, как отреагирует на его слова отец. Теперь Лик разглядывал ножку стола.

— Я говорю тебе это не потому, что сдаюсь… — тише добавил он. — Просто ты единственный, с кем я могу поделиться. Тайра меня не поймет.

— Это нормально, что ты боишься ответственности. — Рууман сел на стол и сцепил руки в замок. — Я тоже не всегда был жестким и уверенным в себе. Когда я только занял место главы клана, меня сковал такой ужас, что первое время я цепенел, показываясь на глаза остальным. И это притом, что я много лет до этого был советником предыдущего главы.

Лик вздохнул и снова посмотрел в глаза Рууману. Теперь, когда морщины на его лбу разгладились, он больше напоминал ему отца, а не главу клана. Таким он видел его нечасто.

— Мы не можем полностью избавиться от своих страхов, Лик, — продолжил Рууман. — Мы живые существа. Нам свойственно ошибаться, и нередко мы боимся этих ошибок, потому что когда-то оступались, обжигались.

— Если мы все боимся и сомневаемся, зачем казаться сильным другим? — поинтересовался Лик бесцветным голосом. — Если все и так это знают, зачем обманывать и делать вид, что ничего не происходит? Разве это не противоречит нашей сущности?

— Мы не обманываем, Лик. Мы подаем пример для подражания. Представь, что будет, если все будут говорить друг другу о том, как сильно они боятся что-то сделать. Тогда все перестанут бороться. Они будут жаловаться на несправедливость, на собственное несовершенство, продолжать говорить о своих неудачах — но ничего с этим не сделают, потому что перед их глазами не будет примера, как