Финно-угорские этнографические исследования в России - А.Е Загребин

далекими морями и горами, или прямо за городской заставой[17]. Таким образом, в нужный момент профессиональная наука поддержала позитивистскими методиками и авто­ритетными именами, начатое тогда романтиками строительство замка национальной культуры, политики и государственности. Данную ситу­ацию, можно интерпретировать, опираясь на предложенную чешским историком М. Хрохом периодизацию истории развития национального движения в Европе. Выделяемые в качестве основных критериев: за­рождение научного интереса к родному языку, географии, истории, фольклору и другим проявлениям традиционной культуры, социальные факторы, по мнению чешского ученого, свидетельствуют о развертыва­нии начальной стадии национального движения, так называемой «Фазы А». Применительно к финнам, венграм и отчасти к эстонцам данная схема работает почти безупречно. Национальное движение, начатое интеллектуалами, постепенно привлечет к себе внимание тре­тьего сословия и даже знати, чтобы затем, с помощью институтов власти, пропаганды и образования воздействовать на крестьянские массы. Что же касается финнов-ингерманландцев, води, ижоры, каре­лов, вепсов, коми, удмуртов, мари, мордвы, хантов и манси, которые в рассматриваемый период еще не успели обзавестись собственной интел­лигенцией и тем более буржуазией, следует говорить скорее о подгото­вительной стадии, когда образ народной культуры конструировался бла­годаря воздействию внешних сил. Применительно к истории этногра­фических исследований можно заметить, что финно-угорские народы России, с одной стороны выступали в качестве объектов научных изыс­каний ученых, представляющих империю, с другой стороны интересова­ли энтузиастов этнографического финно-угроведения из Венгрии и Фин­ляндии. Хотя, в большинстве случаев, это были одни и те же люди. Дело в том, что появившаяся в период наполеоновских войн молодая поросль европейской интеллигенции пыталась расстаться со ставшими уже классическими установками минувшего века, предпочитая искусст­венным образам и пасторалям реальное знание о собственном народе, его исторических корнях и связях. Однако осуществление масштабных научных и культурных проектов необходимо было согласовывать с вла­стями и заручаться их поддержкой, по крайней мере, на первых порах.

Зародившись в Германии и сложившийся в общеевропейское дви­жение за осознание себя и собственной культуры как самоценности, романтизм поднял авторитет, прежде всего, гуманитарного знания, когда «...все хотели быть поэтами, хотели мыслить как поэты, писать как поэты». Внутри романтического движения сложились два взаимо­дополняющих течения, которые в исторической и литературоведческой литературе обычно называют революционным и реставративным. Если деятели первого направления были устремлены к идеальному на­циональному будущему и не избегали политических акций, то предста­вители второго, часто игнорируя современность, искали идеал в роман­тизированном прошлом народа. Отмеченное расхождение в тактических подходах не мешало романтикам совместно выступать против универса­листских проектов как династических феодальных империй, так и пробивающихся к власти, всегда готовых на компромиссы буржуа. Политический и культурный радикализм романтиков создавал им геро­ический ореол, но не всегда способствовал приятию их идей современ­никами и приводил к конфликтам с властями. В том случае, если вла­сти сами не принимали на службу некоторые идеи романтиков. Сле­дуя программным заявлениям Ф.В.И. Шеллинга, А.В. Шлегеля и Ф. Шлегеля, романтически настроенные гуманитарии, в поисках лучших образцов для своего творчества все чаще обращались к произведениям народной словесности. Кроме того, в этот период многие интеллекту­алы и политики вышли из-под обаяния космополитических идей и нача­ли серьезно рассматривать перспективы строительства национальных культур и государств. Противореча, казалось бы, незыблемому автори­тету прежней идеологии, традиционалисты выдвинули тезис об органи­ческой целостности и самодостаточности каждого отдельного общества. Будучи современниками попытки революционного осуществления про­светительского конструкта, философы-традиционалисты весьма успеш­но обосновали тезис о том, что ослабление в обществе традиционных начал довольно скоро приводит его к деградации и гибели. Напротив, забота о сохранении традиционных ценностей приводит к самораскры­тию до времени спящего «народного духа», что в свою очередь укреп­ляет государственный организм, основанный не на чуждых народу ис­кусственных теориях, а на осознании неразрывной связи государства с интересами простых людей. Благо народа, идея нации и пропаганда простонародной культуры, становятся важнейшими ценностями пред­ставителей нового поколения европейской интеллектуальной элиты.

Основная линия интеллектуального сопротивления прежней догмати­ке была направлена на развенчание просветительского культа разума как универсального средства познания окружающего мира. Вера, народная традиция и национальное чувство должны были открыть новые подходы к пониманию общественной природы. Так, полемизируя с установления­ми классической эпохи, английский философ-традиционалист Э. Бёрк писал: «Общество — это действительно договор, но договор высшего по­рядка... Общественный договор заключается не только между ныне жи­вущими, но между нынешним, прошлым и будущим поколениями». Не­случайно, обратившись с патриотическим «Речами к немецкой нации», И.Г. Фихте призвал все сословия и, прежде всего, интеллигенцию воспитать «новую молодежь», готовую служить интересам нации. При этом отноше­ние романтиков к нации приобрело даже мистическое звучание, в плане рассмотрения ее как некоего родственного коллектива, происходящего от общих предков и обладающего «некоторым типом кровного сознания».

Романтики стремились не только к созданию новых более совершен­ных форм в мире искусства, но и к оформлению своих позиций в сфере политики и государственного строительства.

Романтический протест наполеоновской экспансии в Европе выра­зился не только в вооруженной борьбе, но и в закладывании основ национальных государств, в рамках которых эффективнее всего можно было воплощать в жизнь новую идею. Главным препятствием на этом пути стали полиэтнические империи, сама сущность которых противо­речила националистическому импульсу. Попытки германских госу­дарств выйти из-под диктата Вены, славянские матицы, итальянские карбонарии, польские восстания и, наконец, венгерская революция стали звеньями одной цепи раскачивающей имперские мегалиты. Им­перские власти в свою очередь искали аргументы для самосохранения, применяя силу, в целом придерживаясь консервативной модели, но кое-где допускали либеральные эксперименты. Например, как это было при сохранении Священно-римской империей конституционных прав венгерского королевства и случилось позже, при создании дуали­стической австро-венгерской монархии, с двумя почти равными в пра­вах, численно доминирующими этносами. Или можно вспомнить существование в условиях абсолютизма и теории «официальной народ­ности» национальных регионов с конституционным устройством и особыми политическими правами, как это было в случае с царством Польским и Великим княжеством Финляндским. Противоречивая общественная жизнь Европы первых десятилетий XIX в. непосред­ственно коснулась бытия финно-угорских народов, часть из которых в эти годы вступила на путь построения национальной культуры и в перспективе государственности.

В Финляндии романтические идеи распространялись посредством литературы и общения представителей провинциального общества в университетских кружках и художественных салонах шведской метро­полии. Финляндская разночинная молодежь, в основном учившаяся в Упсале, имела возможность лично поучаствовать в «готском движе­нии», поставившем своей целью изучение исторического прошлого страны и провозгласившем Север — единой и своеобразной страной с собственной мифологией, имеющей, по мнению ряда идеологов: «...большее значение, чем греческие». Вместе с тем, нарождавшийся с конца XVIII в. финляндский национализм не позволял до конца удов­летвориться общескандинавской риторикой и свеноманскими призыва­ми. Недавняя аристократическая попытка участников «Аньяльской конфедерации»