Унесенные войной - Кристиан Синьол

Он никогда не сможет забыть улыбки, засиявшие в тот момент на лицах всех детей, от самых больших до самых маленьких.

Никто не помнил подобных холодов на высокогорье. При этом январь был еще не особо суровым, со снежком, но без сильных морозов. Затем за несколько дней температура упала до минус тридцати. На улице все заледенело, было сковано слоем льда, включая деревья, хруст которых по ночам напоминал раскаты ружейных выстрелов. В Пюльубьере дров хватало сполна, но вот воды было недостаточно, особенно чтобы напоить животных. Эдмон весь день рубил лед, ему помогала Одилия, в то время как Алоиза и Франсуа оставались у огня, ожидая тепла.

К тому же Франсуа не мог им помочь, даже если бы холода были не такими суровыми. После сердечного приступа врачи запретили ему всяческие нагрузки. Алоиза видела, как он в отчаянии бродил по дому или из дому в сарай, и тщетно искала для него слова надежды.

— Скоро придут погожие деньки, — говорила она, — имей немного терпения; тебе можно будет выходить гулять, и дни уже не покажутся такими невыносимо долгими.

Он не отвечал, погруженный в пугающее Алоизу молчание. Меньше чем за год Франсуа значительно изменился. Даже взгляд стал совсем другим, будто стеклянным. Казалось, что глаза глубже ушли в орбиты, а сам Франсуа выглядел таким хрупким, что Алоиза не могла смотреть на него без боли. Она тоже сильно изменилась, глядя, как увядает этот мужчина, который когда-то был таким сильным и так много и неустанно работал. Она не могла вынести призыва о помощи, иногда возникающего в его глазах. Муж был для нее глубокой раной. Она знала, что жить ему оставалось недолго, и говорила себе, что не сможет оставаться на этом свете без него. Франсуа никогда не жаловался, и Алоиза не знала, испытывает ли он страдания. Но вряд ли, она никогда не замечала этого, а может, он просто умело скрывал. Его страдания были скорее духовными — ощущение близости конца земного пути. Она ждала его слов, а их все не было и, безусловно, никогда не будет. И потому она говорила, брала на себя его роль, делала то, что раньше, когда ей было необходимо, выполнял он.

Она говорила с ним об их жизни, особенно о самом ее начале, когда Алоиза только приехала в Пюльубьер, вспоминала их свадьбу в Сен-Винсене, их занятия в военное время, когда они были на фронте, о рождении детей, о возвращении их в школу, об их разорванной одежде после драки с учениками религиозной школы, и иногда ей удавалось вызвать у него улыбку. Женщина также рассказывала мужу о настоящем, о сильных холодах, сковавших Коррез и Тюль, о Шарле и его новом рабочем месте в Аржента, где, возможно, Дордонь также покрылась льдом, о Луизе, которая однажды вернется из Яунде. Они очень скучали по дочери. Франсуа закрывал глаза каждый раз, когда Алоиза говорила о ее возвращении, будто эта разлука невыносимо терзала его.

Температура воздуха на улице вынуждала их прижиматься друг к другу, переживать эти казавшиеся последними дни рядом. Действительно, в начале января Франсуа снова занемог, и его пришлось на две недели госпитализировать. Потом недомогания случались все чаще, хоть иногда Франсуа удавалось скрыть, когда он чувствовал слабость. Что она могла сделать, кроме того, чтобы быть подле него, совсем рядом, давать ему почувствовать, как ей хотелось последовать за ним в другую жизнь, чтобы продолжать быть вместе там, где-то очень далеко, вероятно, но все же вдвоем, вести такое же существование, как здесь, на земле.

22 февраля во второй половине дня Франсуа показался Алоизе более отстраненным, чем обычно, он будто отдалялся, уходил куда-то. Ему раньше, чем обычно, захотелось спать, у него не было сил, чтобы поесть. Она отвела его в спальню и долго сидела рядом на кровати. Франсуа выглядел очень спокойным, ничем не обеспокоенным.

— Я помогу Одилии помыть посуду и сразу вернусь к тебе, — сказала Алоиза.

Он протянул ей правую руку, попросил дотронуться до него. Она крепко сжала его ладонь, а потом осторожно положила на кровать.

— Хочешь, чтобы я осталась? — спросила Алоиза.

— Нет, иди, — сказал он ей сонным голосом.

Она замешкалась, затем прошла в кухню, полная предчувствий, звавших ее поторопиться. Потом вернулась в комнату, где уже уснул Франсуа. Она прилегла, прислушалась к его ровному дыханию и тоже уснула.

В шесть утра ее разбудило внезапное ощущение холода рядом. Она открыла глаза, дотронулась до руки Франсуа — она была ледяной. Алоиза звала мужа, но он не отвечал. Она трясла его, но он никак не реагировал. Дыхание прекратилось. Он оставил ее, этот человек, словно солнце, освещавший ее жизнь, деливший с ней радость и горе, отдающий ей все лучшее, что у него было. Беззвучно рыдая, Алоиза восстанавливала перед глазами картину его возвращения с войны, с одержимым взглядом спрашивающего себя: «Откуда я пришел?» И воспоминания о страданиях тех времен мучили ее больше всего в то утро, воспоминания о страданиях, подорвавших сердце ее храброго мужа, чей окончательный уход пробудил в памяти Алоизы видение синей шинели, исчезающей за поворотом дороги, за деревьями любимого ею леса.

Она долго лежала, прижавшись к нему, не решаясь оповестить детей. Изо всех сил вцепившись в безжизненное тело, будто желая удержать возле себя, она чувствовала, как изнутри поднимается в ней волна отчаяния, готовая вновь накрыть ее с головой. Алоиза понимала. Она была согласна. Она не могла жить без него. Ей не хватало на это сил.

Наступившее утро она прожила с ощущением какой-то пустоты, предвестницы боли. Дети много суетились вокруг Алоизы, но она не очень понимала, почему. С ней говорила Одилия, а потом Шарль, и еще, как ей казалось, Луиза, которая на самом деле находилась в Африке. Все это длилось очень долго. Земля слишком замерзла, и не было возможности похоронить Франсуа. Нужно было ждать неделю до процедуры его захоронения в Сен-Винсене. Холода прошли, но падал снег. Как ни странно, в этот день к Алоизе ненадолго вернулась ясность сознания.

Но пришел вечер, а с ним вернулось отчаяние и перед глазами сгустилась уже знакомая непроницаемая дымка. Среди ночи Алоиза поднялась, беззвучно оделась и вышла в мерцающую звездами ночь. Шел легкий снежок. Она направилась в сторону Сен-Винсена ровным решительным шагом, немного проваливаясь в свежие сугробы. Через час она уже была на кладбище Сен-Винсена, открыла решетку, направилась к могиле Франсуа и заговорила с ним. Снег падал уже обильнее. Ей казалось, что могила нуждалась в защите, что Франсуа, наверно, замерз. Женщина медленно легла на серый мрамор и больше не двигалась.

В Аб Дая Матье с каждым днем охватывало все большее беспокойство, потому что ему не удалось попасть на похороны Франсуа и Алоизы, и он очень огорчался из-за этого. Даже через месяц он никак не мог свыкнуться с мыслью, что его брата и Алоизы больше нет. Матье еще помнил первый день 1900 года, когда они бок о бок с Франсуа искали признаки нового мира; помнил белые дни Рождества в Праделе и Пюльубьере; вспоминал, как они находили друг друга после войны, на фронте, и ему казалось, что без Франсуа его жизнь уже никогда не будет такой счастливой, как прежде.

К тому же в Алжире все менялось: с апреля 1955 года Жак Сустрель объявил чрезвычайное положение в стране и сверг правительство, незадолго до этого назначенное Мендесом Франсом. Французские войска были задействованы в миротворческих действиях, встретивших довольно сильный отпор, особенно в Оресе и Кабуле. «Эко д’Алже» и «Ла Депеш» вели регулярные подсчеты количества гранат и бомб, сброшенных на кафетерии и улицы городов.