Унесенные войной - Кристиан Синьол

После убийства Хосина Матье больше не доверял армии. К тому же люди, благосклонно относящиеся к идее французского Алжира, были отозваны в столицу: Сустрель, Робер Лакост и многие другие — они, будучи вовлечены в дело, отлично понимали ситуацию и умело руководили ею. Матье без колебаний отправился на машине в компании Роже Бартеса в Алжир по призыву Ассоциации защиты арабов, в которой они состояли уже более двух лет. Матье оставил Виктора и Мартина охранять имение — в свои семнадцать они уже были способны постоять за себя.

В это полуденное время их собралось в Алжире больше сотни тысяч, чтобы высказать свое недовольство Национальному фронту освобождения, недавно приговорившему к смерти трех молодых солдат-призывников, и высказаться против возможного командования Пьера Пфимлина в Париже. В восемнадцать тридцать, когда представители власти ушли от памятника погибшим, Матье и Роже оказались захвачены неистовой толпой, и этот водоворот отнес их к площади правительства страны, охраняемой жандармами Республиканской кампании по безопасности.

Площадь была черной от большого количества людей. Будто все манифестанты хлынули сюда по какому-то приказу. Над этой суматохой раздавались крики, сменяющиеся политическими песнями: «Да здравствует Салан!», «Армия с нами!», «Французский Алжир!» Толпа разлучила Матье и Роже. Матье пытался выбраться из толпы, сжавшей его в тридцати метрах от решетчатой ограды правительства, и в этот момент перед ним взорвалась первая слезоточивая граната. Она спровоцировала волну отступления, но это только усилило ярость демонстрантов. В следующий момент Роже ощутил, как его относит к ограде, а на толпу падали все новые гранаты, не оказывающие особого эффекта на бунтовщиков. Жандармы Республиканской кампании по безопасности слабо сопротивлялись. Охрана быстро уступила напору, без единого выстрела. Тогда толпа с криками бросилась к ступеням и проникла в середину здания, разбив стеклянные двери.

Матье следовал за толпой, даже не задумываясь над своими действиями. В коридоре он видел, как его протащили мимо генерала Массю, охраняемого четырьмя солдатами в костюмах парашютистов. Кто-то рядом показал ему голлиста Дельбека и, в нескольких метрах, Пьера Лагайарда, депутата. Матье понял в этот момент, что произошло нечто, имеющее колоссальное значение. Манифестантам хватило получаса, чтобы завладеть Домом правительства. Теперь начнется совсем другая жизнь.

Он попытался найти Роже и обнаружил его на ступенях перед Домом. Они остановились, переводя дыхание и осознавая случившееся, обдумывая, что делать дальше.

— Нужно подождать, — сказал Роже. — Неизвестно, что еще может произойти.

Матье больше не волновался. В помещение уже вошли войска. С Саланом и Массю Париж ничего не мог предпринять против тех, кто хотел оставить Алжир французской территорией. Друзья еще больше уверились в этом, когда узнали, что Массю стал во главе только что созданного Комитета народного спасения. Матье уже готов был возвращаться в Аб Дая, но Роже заметил ему, что ночью это будет довольно опасно. Они решили дождаться утра и отправились на поиски ночлега в охваченный безумием, пахнущий порохом и дымом город. Манифестанты не расходились. Везде, на каждой улице были солдаты, даже у подножия городской крепости — Касбаха. Матье и Роже нашли комнатку в гостинице «Бабель-Уед» и, поскольку сон к ним не шел, беседовали всю ночь напролет, полные новых надежд.

На следующее утро они с рассветом отправились на поиски новостей. В Париже к власти пришло правительство Пфимлина, но приближенные Бельбека уверяли: Салан и Массю не отступят. Правильным решением было возвращение в Алжир и учреждение комитетов гражданской помощи в своих коммунах. Руководствуясь такой официальной инструкцией, Матье и Роже отправились в Матиджу и были там к обеду.

Дома они узнали, что Гонзалес, управляющий колонией, был убит автоматной очередью по дороге в Буфарик, куда он направлялся за семенами. Матье вспомнились их прошлые столкновения, их различия во взглядах, и ему показалось, что сейчас он лучше понимал аргументы, приводимые Гонзалесом. Он долгое время верил в мирное сосуществование с арабами, но сегодня Матье знал, что оно невозможно. Таково было положение вещей. Никто не мог этому помочь. Матье терпеливо скупал и обрабатывал земли, которые сейчас Фронт национального освобождения требовал отдать. Что же он мог теперь делать, если не защищать свои земли бок о бок с теми, кто был способен на это, — в составе армии? Как он мог отказаться от сорока лет напряженной работы, от будущего своих детей? Это было невообразимо. Он больше не имел права отступать.

Вместе с Роже Бартесом и другими арабами, в том числе и Колонной, они основали Комитет гражданского спасения в Шелли и не переставая слушали новости, приходившие из Алжира. И не напрасно: 15 мая на балконе Дома правительства Салан выкрикнул: «Да здравствует де Голль!», что наполнило души партизан французского Алжира неизъяснимой радостью. Последствия не заставили себя ждать: 28 мая Пфимлин подал в отставку, и 1 июня генерал де Голль был назначен главой государства и получил все полномочия.

— Мы спасены, — сообщил Роже Матье, когда новость дошла до Шебли.

Они тут же приступили к роспуску своего комитета и вернулись домой уверенные, что их будущее спасено.

Шарль Бартелеми очень тяжело переживал смерть своих родителей. Они оставили мир два года назад, и все же их отсутствие сильно поражало его при каждом приезде в Пюльубьер. Ему не удавалось свыкнуться с этой мыслью. Ему не давала покоя даже не смерть отца, а скорее навязчивые картины трагического, одинокого ухода из жизни матери. Выбрать смерть, чтобы не пережить мужа — эта идея казалась Шарлю очень красивой, но умирать так, в одиночестве, под снегом и в сильный мороз — это событие заставляло его обвинять самого себя, что не предвидел подобного хода событий. Но стал бы он мешать матери? Может быть, попытался бы, но имел ли он на это право? Не переставая он размышлял над этим вопросом и не находил ответа, несмотря на два прошедших года.

Сегодня он сожалел, что не может рассказать родителям о предложении стать преподавателем колледжа. Он отказался, но его интересовало, поступил бы он так, если бы Франсуа и Алоиза были еще на этом свете.

— В любом случае, — говорил ему инспектор, — вы не сможете отказаться от должности директора школы, которая скоро будет вам предложена.

— У меня будет время подготовиться к новым обязанностям? — спросил Шарль.

— Меньше, чем вы полагаете, — был ответ инспектора, которому не удалось скрыть негодование.

Шарль принял такое решение из боязни быть разлученным с Матильдой, но это было не главной причиной. Кроме того, что ему нравилось преподавать в начальной школе, он не мог допустить мысли, что Матильде не будут предоставлены те же предложения о повышении служебного положения, что и ему, из-за первых оценок, полученных ею в Аржанта. Это казалось ему большой несправедливостью. И так он протестовал против судьбы, уготованной его жене. Матильда, со своей стороны, уговаривала его принять предложение, но Шарль не уступал. В начале года, в октябре они вновь учили детей бок о бок, как и раньше.