Поцелуй мамонта - Ярослав Полуэктов

— С чего это голодные? Раньше надо вставать, — утверждает защитник правильного режима. Сам он поднимается с третьего тычка и в смерть не уважает будильников с кукушками и прочими сверещалками.

— Мы спать любим!!!

— Ага! Именно от этого, а не от таинственного воровства или от непомерного аппетита, осталось всего только два вареника, да и то с картошкой, да и те надкусаны…

— Хвостом?

— Хвостом — с! А кем же ещё? У Оли и Даши таких зубов — то нет. У Дашкуленции зубки как у мышонка малого, а у Олюшки вашей во рту дырка шире головы. Кто люстру зубами кусал? А? Вспоминайте!

Всех жуликов выведет на чистую воду… и там же потопит наш сибирский Холмс Шерлок.

Но опять виноват Михейша. Мама журит Михейшу за ябедничество, а Михейша не жалобщик, а сыщик. А вареников маменьке, оказывается, ничуть не жалко.

— Какой дрянной мальчик. Михейша, ты же взрослый уже… вот, в агенты пишешься.

— Я просто рассуждаю по честности, — набухает агент.

Зато, клюнув на правдивую провокацию, непривычно взвивается бабуля:

— А я то, пнище глупое, глядь в блюдо — и стоит — то оно как — то не так, и пустое: лежат на перроне два дружка, скрутило с посошка, всё выпили — съели, а поезд сдержать посошком не сумели…

— Не всё съедено! Один, вон, вообще целый.

— Примятый и продырявленный. Видела, да. Так это значит Хвосток нам по дружбе один вареник оставил? Лев быка пожалел — не все бока отъел! Ай да молодчинки, внученьки, будущие помощницы! Ай, хороши! Я, понимаешь, для них, в основном, стараюсь… теперь и для Михейши (вспомнила любимчика!)… а оно воно как. Нас на собаку променяли…

— Не — е–ет, бабуля!

Не верит:

— Да — а–а, не ждала такого — вот подарка.

9

Это, всего лишь, самые свежие проказы младших из не худого общего списка.

Мать продолжает сновать туда — сюда, помогает бабуле стаскивать горячее к столу. Печь это огромная, с зияющей чёрной дырой и отскобленной бабуркой41 спящая зверюга — если она не в работе. И с пылающим огненным жерлом — лютый дракон — тотчас после растопки: «Не подходи, спалю!»

Изразцы совершенно не по — деревенски, а по — купечески вольно, по — барски щедро опоясывают огромную печь крестильной величины с двух главных фасадов. Остальное — простая, слегка ошкорлупленная Михейшей и остальными детьми, вкусная с детства извёстка двадцатилетней давности производства.

Оттого у Полиевктовых деток ровные от рождения, частые — без прорежек, белые зубы. Правда, с тонкой интеллигентской оболочкой: называется это дело эмалью. Именно об такую эмаль тупятся лезвия пиратских сабель.

Здоровьем в семье никто не жалуется. Авдотье — шестьдесят семь, Федот Иванович всего на восемь лет старше. Но ничего: по — железному скрипят уральские корни.

Кровь Михейши разбавлена алтайской, тульской и мариинской кровью благодаря привнесениям по линии матери.

Никто из самых старших ложиться на плоскую лавку со свечами в изголовьях и с медью в орбитах век пока не собирается.

Помалкивал бы лучше про стеклянные — чёрт их дери — бриллианты Михейша, а теперь безбожно выкручивается, завирает от немалой обиды.

— Мама! какое: всё само повыскакивало от старости. Вечного ничего в колечках и брошках. Зубчики, глянь, какие мягкие. Разогнулись. Или Хвост куснул. Или Шишок Второй упёр. Этот всё в доме сжевал или закатил под диваны. Он умный, как человек. Вспомните, как мяско из пельменей вытаскивал — тесто ему в позор кушать. Как наблюдал за всеми: добренький такой котик, а сам по ночам что творил? Ну? А как на засов кидался, а как дверь с наскока открывал, помните?

Да, все помнят это. Даже две младшие сестрёнки — простоволосые соломенные красавицы двух с половиной и четырёх лет, шныряющие в чепчиках, мамочкиных шапочках с перьями, в ременчатых греческих сандалиях и в бабкиных, с Англии, босоножках, и в туфлях с модными каблуками по всему дому, растаскивающие по своим конуркам неприбранных вовремя шахматных коней, королев, ладей и персонажей Человечкиных баталий, не взирая на значимость сценарных постановок уровня Аустерлица.

Они могут стибрить главных героев битвы, обобрать с них блестяшки и красивую, сверкающую разными цветами металлическую стружку, приносимую отцом из прикотельной слесарки специально для вооружения Михейшиного войска. Стружка и колечки используются Михейшей в производстве лат.

Девчонки воруют так ловко, что под утро Михейша основательно недопонимает что к чему, и не может сходу оценить силу ущерба.

Тогда он, шлёпая по доскам тапочной бязью с поблёкшими, но когда — то яркими — лимонного цвета помпонами, — идёт разбираться в соседние горенки. В таких случаях в дом прилетает и поселяется на время шутливый и гвалдёжный гном — проказник Gross Ham — Gamm42.

С переусердствующим Гамом — Хамом становится не просто шумно, а бесшабашно ГРОМКО.

Легко стать жертвой, сбитой летающими по лестницам и комнатам юными воровками чужого добра, и запросто стать сшибленной с доски пешкой ограбленным — и потому злющим как цепной пёс — хозяином несметных, но слабо учтённых Михейшиной бухгалтерией сокровищ.

ПРО ШИШКОВ

Девочки хорошо знают про Шишка Первого: а также и Второго: по бабкиным и маминым рассказам.

Они могут нарисовать Шишков так точно и подробно, что даже Хвост завидовал такой популярной узнаваемости.

Шишок Второй на долгие годы прописался в памяти жильцов Большого Дома.

Редкие, но меткие, завывания Шишка вспоминаются чаще, чем Шаляпинское пение, а его проказы цитируются предпочтительней, чем приключения и страсти любимых всеми Руслана и Людмилы.

Был бы жив чёрномохнатый, гордый и негусто мявкающий даже в напряжной ситуации Шишок Второй — владелец добротного пушистого хвоста, похожего на горностаевый воротник, наматывающегося вокруг ножки стула в два оборота, — то тут он уж непременно вспылил бы от ябедного и наигнуснейшего Михейшиного наговора.

Он рассказал бы всем: чем, например, занимался в отсутствие взрослых маменькин сынок, внучек, любимчик.

Он бы поведал, как упоённо рылся юный Михейша в семь вершков роста в незакрываемых по традиционно семейной честности сервантах, ящиках, книжных и одёжных полках, и как чистил древние сундучища с реликвиями. Сам гражданин Шлиман позавидовал бы Михейше.

Он бы добавил про свой мученический хвост, привязываемый к лавке, про банки от леденцов и жестяные кружки в качестве погремушек, про пинки в момент регламентной наточки когтей о ножки дубового стола.

Пожаловался бы на использование его в качестве вьючной, осёдлой, дрессированной лошади, про пострижение усов и наклеивание бумажных яблок на шкуру.

СЕКРЕТЫ АЛЬМАНДА

Альмандин —