Холокост. Новая история - Лоуренс Рис

30 мая 1938 года Адольф Гитлер заявил: «Мое непреклонное решение — в обозримом будущем раздробить Чехословакию с помощью военной операции»43. Приказ о подготовке к ней был подписан в тот же день. Поводом стало голословное утверждение о страданиях немецкоязычного меньшинства, жившего в Судетской области — пограничном районе Чехословакии, но на самом деле на кону стояло гораздо больше. 8 июля того же года Герман Геринг, выступая перед промышленниками, сказал, что Германия готова пойти на риск войны с Францией и Англией, Россией и Америкой. Более того, это станет величайшим судьбоносным часом всей немецкой истории44.

Да, ставки были высокие, поэтому неудивительно, что нацисты усиливали репрессии против тех, кого считали внутренними врагами рейха. Тем не менее политические рассуждения по вопросам их тактики — и особенно времени — все еще велись. 21 июня 1938 года на совещании руководителей партии и полиции было решено не принимать дополнительные жесткие ограничительные меры против берлинских евреев, которые предложил начальник полиции столицы граф Вольф Генрих Хельдорф по инициативе Геббельса. Это было время чрезвычайно деликатных отношений нацистов с мировым сообществом, поскольку Германия хотела, чтобы другие страны приняли сотни тысяч немецких и австрийских евреев, и вскоре данный вопрос предстояло обсудить на встрече во Франции — в курортном городке Эвиан-ле-Бен, расположенном на берегу Женевского озера.

Встречу межправительственного комитета по делам беженцев предложил провести президент США Франклин Д. Рузвельт в марте 1938 года, после аншлюса Австрии, но на ее организацию потребовалось четыре месяца. К этому моменту положение евреев стало еще хуже, чем в то время, когда Рузвельт выступил со своим предложением. Делегаты Эвианской конференции, жившие в роскошном отеле «Роял», уже знали, что гонения на австрийских евреев привели не к тому, что страны мира открыли свои границы, а во многих случаях к более жестким ограничительным мерам против иммиграции.

Голландия после аншлюса отказалась признавать австрийские паспорта как официальный документ. Люксембург и Бельгия резко усилили режим охраны своих границ, а британское министерство иностранных дел заявило, что Британия — страна старая, высокоразвитая и густонаселенная — неподходящее место назначения для большого числа иммигрантов45. В ходе дебатов 22 марта 1938 года один депутат парламента с тревогой говорил о трудностях, с которыми столкнется Британия в случае наплыва евреев, поскольку полиция не сможет гарантировать, что «наш собственный народ будет надежно защищен от тех, кто к нам проникнет, — наркоторговцев, торговцев белыми рабынями и людей с криминальным прошлым»46. В июле министр внутренних дел сэр Сэмюэль Хор на заседании кабинета министров сказал: «В стране усиливается мнение… против допуска евреев в британские колонии»47. Швейцария ввела строжайшие ограничения на выдачу виз, чтобы не допустить въезда в страну большого количества евреев, а потом отказалась принять на своей территории межправительственную конференцию — ту самую, которая прошла в Эвиан-ле-Бен: первоначально ее предлагалось провести в Женеве. Соединенные Штаты Америки тоже не соглашались упростить иммиграционные правила в ответ на австрийский кризис. К тому же, когда американцы призывали провести конференцию, они открыто заявили, что ни от одной страны, которая примет в ней участие, не потребуется пустить к себе больше иммигрантов, чем в настоящее время.

Собственное отношение Рузвельта к этой встрече выглядит неоднозначно. При том что созыв конференции был его идеей, в качестве главы американской делегации он направил не члена правительства, а своего близкого друга Майрона Ч. Тейлора, бывшего главу корпорации U. S. Steel. Да и сам форум официально не посвящался проблеме помощи евреям, в его названии использовался эвфемизм «политические беженцы».

Наиболее вероятное, хотя и жестокое объяснение всему этому таково. Рузвельта наверняка беспокоила судьба евреев в Третьем рейхе, но он мог предполагать, что на Эвианской конференции не будет принято решение об оказании им какой-либо реальной помощи. Эту версию подтверждает конфиденциальная записка заместителя государственного секретаря США Джорджа Мессершмитта, составленная накануне встречи в Эвиан-ле-Бен. В ней отмечалось, что с энтузиазмом к данной проблеме относится не так уж много стран и он опасается простого пустословия делегатов по поводу помощи беженцам48.

Сказанное выше особенно важно, потому что Мессершмитт лучше, чем кто-либо другой из администрации Рузвельта, знал подлинный характер нацистского режима. В письме, отправленном в июне 1933 года из американского посольства в Берлине сотруднику государственного департамента Уильяму Филлипсу, Мессершмитт отметил, что, по его мнению, немецкое правительство хочет превратить Германию в самое совершенное оружие войны и там уже сформировалось представление, будто весь мир настроен против рейха. Далее он пишет: «За несколькими исключениями люди, входящие в это правительство, обладают такой ментальностью, что нам с вами ее не понять. Некоторые из них явные психопаты, и в других местах они бы подлежали специальному лечению»49.

Итак, Рузвельт уже был хорошо осведомлен о том, кто пришел к власти в Германии, но он всегда действовал осторожно и старался никогда не идти против общественного мнения. Однажды он признался Сэмюэлю Розенману, одному из своих помощников: «Это ужасно, когда ты думаешь, что ведешь за собой людей, а оглянувшись через плечо, обнаруживаешь, что за спиной никого нет»50. По социологическим опросам президент знал, что американцы против того, чтобы в страну приехало много беженцев51. Рузвельт не собирался идти наперекор желаниям избирателей, тем более что в 1940 году он собирался баллотироваться на второй президентский срок.

И все-таки Франклин Д. Рузвельт выступил инициатором проведения конференции по вопросам помощи политическим беженцам, пусть для того, чтобы просто привлечь внимание к судьбе евреев. Президент США, безусловно, с бо́льшим сочувствием относился к этой проблеме, чем многие другие государственные деятели свободного мира. Возьмем, к примеру, премьер-министра Канады Макензи Кинга. 29 марта 1938 года он писал в дневнике: «Призыв Рузвельта к другим странам присоединиться к Соединенным Штатам, чтобы принимать беженцев из Австрии, Германии и т. д., — очень сложный вопрос. Это означает, одним словом, принимать евреев. На мой взгляд, мы ничего не выиграем, создав внутреннюю проблему в усилиях решить международную». Кинг признавал, что Канада может быть предложена как прибежище для евреев из-за своих огромных свободных пространств и малочисленности населения, но тем не менее им нужно постараться удерживать эту часть континента от волнений и от слишком сильного смешения с чужой кровью… Вердикт премьер-министра был такой: «Боюсь, если мы возьмем курс на принятие большого числа евреев, нас ждут бунты»52.

Макензи Кинг не понаслышке знал о Германии. В 1900 году, будучи студентом, он посетил Берлин и к тому же владел немецким языком. 29 июня 1937 года Кинг встречался с Гитлером и заверил того, что лично стал свидетелем конструктивной деятельности его правительства. Он надеется, что эта работа будет продолжена. Нельзя допустить, чтобы этому что-то помешало! Другие страны должны брать с Германии пример, к великому благу всего человечества. У Кинга сложилось впечатление, что Гитлер действительно один из тех, кто искренне любит соотечественников, свою страну и готов пойти на любые жертвы ради ее блага. Он чувствует себя избавителем своего народа от тирании. На канадского премьер-министра произвели впечатление глаза фюрера: «Ясный взгляд, который говорит об острой проницательности и глубоком понимании ситуации»53. На встрече с Гитлером Кинг не поднимал вопрос о преследовании евреев. Он не говорил ни о концентрационных лагерях, ни о нарушении прав человека, ни об уничтожении демократии.