Когда запоют мертвецы - Уна Харт

Диса выглядела совершенно безмятежной. Только юность способна подарить девушке такой цвет лица и такую улыбку. Платье на ней было то же, что вчера, но сверху она накинула тонкую кружевную шаль. Паудль чувствовал, как бастионы его решимости дают брешь. Ему потребовалось собрать всю волю в кулак, чтобы достать из кошелька проклятый камешек и протянуть ей:

– Вы хоть представляете, Тоурдис, что это за чертовщина? Понимаете, что за это можете попасть под суд, и вас утопят?

Ощутив, как его снова затапливает злость, Паудль сжал кулак и швырнул камешек в море, по мальчишеской привычке заставив его трижды подпрыгнуть на воде. Уголки губ Дисы дернулись, как если бы она собиралась улыбнуться, но передумала. Поплотнее закутавшись в шаль, она ответила:

– Как же я попаду под суд за камешек, который вы только что отправили на морское дно? Да и с чего бы меня топить – я же не ребенка удавила. Скорее уж сожгут.

– Зря вы шутите такими вещами! Да еще и меня втягиваете в подобное богохульство.

– Вы правы, – виноватой, впрочем, она не выглядела. – Просто разозлилась на этого горластого. Я бы, может, и сама попытала счастье, но решила отдать победу вам. Мне показалось, вам понравилось.

– Нет. Не хочу иметь с колдовством ничего общего.

Даже произнося слово «колдовство», он понизил голос, хотя в этом не было никакой необходимости. Кто же не болтает о таких вещах налево и направо?

– Считайте, что так вы восславили Господа, поставив на место иноземного колдуна, – предложила Диса. – Бочка-то была тяжела не случайно. Он хотел посмеяться над исландцами, а вместо этого мы посмеялись над ним. Все по справедливости.

Паудль выдохнул. Девушке удалось его успокоить. Он сам не подозревал, что мысль поглумиться над тем, кто хаял его страну и его народ, будет такой приятной. Одно только не давало ему окончательно выкинуть из головы этот случай – мысль, что его втянули в историю с каким-то умыслом.

– А вам, йомфру, какой с этого прок? Прежде чем ответить, подумайте хорошенько. От вашего ответа зависит, рискну ли я жизнью, встречаясь с бойцом или поднимаясь на палубу корабля. Верите или нет, но ложь я чувствую за милю.

Тоурдис вздохнула и отвела взгляд. Лицо ее в профиль напоминало фигуры на носу галеонов, бороздящих океаны. Устремленной вперед и глубоко погруженной в свои мысли девушке недоставало только трубы или меча в руке, чтобы сходство стало полным.

Не желая вести разговор посреди пристани, Диса предложила прогуляться. Они неторопливо двинулись вдоль берега, стараясь не попадаться под ноги грузчикам и не спотыкаться о толстые веревки. Три корабля, стоявшие далеко от берега, напоминали перевернутые скорлупки.

– Мне нужна книга, которую капитан прячет у себя в трюме, – негромко сказала девушка. – Он обещает подарить ее тому, кто пройдет три испытания. Первое уже позади, осталось еще два.

– Борьба и…?

– Понятия не имею.

Паудль помолчал, давая возможность Дисе закончить рассказ, но та не спешила. Закатное солнце золотило ее волосы и лицо, солнечная пыль затерялась в длинных ресницах.

– Зачем вам книга? Если соврете, – предупредил он еще раз, – я никуда не пойду. Даже трусом прослыть не успею: просто уеду домой в Арнарбайли, сделаю вид, что не слышал предложения капитана.

О существовании особых книг он знал из обрывков разговоров, которые Эйрик вел со своими друзьями. Но с братом он ничего подобного не обсуждал, а сам Паудль был слишком робким юношей, чтобы спросить открыто. Когда он был младше, его манил тот таинственный мир, в котором жил Эйрик. Там точно было интереснее, чем в овечьем загоне или на сенокосе! Но чем старше Паудль становился, тем больше его возмущало то, как легко Эйрик жонглировал своей верой. Ему казалось отвратительным, что слуга Божий связал себя с дьяволом, вверил душу нечистому. Хотя Эйрик вовсе не казался злодеем, но его вовлеченность в порочный колдовской промысел и то лицемерие, коим он сопровождал свои экзерсисы, вызывали в душе Паудля отторжение. Он бы еще понял, если бы Эйрик занялся этим от безысходности или из добрых побуждений, но брат так ни разу и не совершил ни одного чуда, которое могло бы помочь их семье в трудную годину.

– Книга нужна мне по разным причинам, – сказала наконец Диса. – Трудно выбрать одну. Я слыхала, что в ней скрыто лекарство от всех хворей. Бывает, если человек заболел, ты молишься, чтобы он поправился, и он встает на ноги. А бывает, что и помирает – все мы под Богом ходим. Честно сказать, я была бы рада любому исходу. После смерти отца моя матушка совсем помешалась. Иной раз стыдно перед деревней: ходит в одной рубахе, рвет на себе волосы, воет, как раненый тюлень. Мы с братом показывали ее целителям, но без толку…

Паудль молча смотрел на море. Его собственный отец болел долго и изнурительно. В теплые солнечные деньки он с помощью сына мог подняться с постели, выйти на порог и сесть, подставляя лицо лучам. В плохие же дни его душил кашель, который не снимали ни можжевеловый отвар, ни жарко натопленная бадстова. Этот кашель не давал спать никому, кто ночевал с ним под одной крышей. Казалось, что отец вот-вот вывернет себя наизнанку, но от кашля отходила только мерзкая мокрота со сгустками крови. Так продолжалось несколько лет. Если бы Паудль знал средство облегчить его страдания, он бы за него все отдал. А уж если бы на такое был способен Эйрик, Паудль бы душу из него вытряс, но заставил помочь.

– Один человек, сведущий в такого рода делах и очень сочувствующий моей семье, научил меня, как победить любого бойца, – сказала она. – Вам нечего опасаться, Паудль, но я пойму, если ваши убеждения не позволят вам помочь мне в столь недостойном деле.

Паудль вздохнул:

– Не знаю, кто подучил вас так сказать, но теперь-то я точно выставлю себя трусом, если откажусь.

* * *

Паудль был уверен, что его противником станет гигант наподобие самого капитана-йотуна, но боец оказался сух и черен. Его громадные зубы выдавались вперед, так что челюсть казалась слишком большой для головы и едва помещалась внутрь черепа. Он был бос, а из одежды носил только полотняные штаны. Раньше Паудль никогда не видел столь непривлекательных людей. Противник не внушал трепета, напротив, производил впечатление слабого и даже больного. Паудль решил бы, что драться с таким зазорно, но Диса предупредила его, что чужак может лишь казаться хилым, ничтожным и смешным. На деле в нем может быть скрыта такая сила, какая Паудлю и не снилась. Диса нарисовала на его подошвах символы, которые должны были принести победу в глиме, и вручила овчину, велев обмотать ее вокруг бедер. Ее ни за что нельзя было снимать или дать стянуть с себя. «А иначе он разорвет тебя голыми руками», – предупредила девушка, и от того, как серьезно это прозвучало, у Паудля мурашки побежали по спине.

Полюбоваться на драку явилась вся фактория: от управителя с помощником до грузчиков со складов. Паудль размялся под гнусную ухмылку противника, сделав несколько наклонов в разные стороны. Сам он был крепко сложен, но не силач. Впрочем, в глиме и не нужно настоящей силы, с помощью которой батраки ворочают мешки с солью. Гораздо важнее гибкость и ловкость. Бороться Паудля научил в свое время один из арендаторов, который любил выпить и подраться, но делал это так красиво, что даже отец, человек, которому противно было любое сопротивление, с уважением говорил о его способностях.