Когда запоют мертвецы - Уна Харт

На корабле было полсотни человек команды и десяток пушек, чтобы дать отпор англичанам и датчанам. Против больших кораблей этот флейт не выстоял бы, но, судя по целостности обшивки, что-то хранило его от невзгод. Возможно, то же самое, что позволяло превратить день в ночь или сделать небольшую бочку неподъемной… Матросы встретили исландца кривыми усмешками и презрительным фырканьем. Каждый голодранец из Голландии считал себя богаче и успешнее самого зажиточного островитянина. К сожалению, так оно и было, и осознание этого злило Паудля еще сильнее. Морякам платили настоящими деньгами, которых большинство его знакомых в глаза никогда не видали. Те, кому случалось завладеть датскими серебряными далерами, рассматривали их с таким восхищением, словно монеты были вырезаны прямо из лунного света. Неслыханное богатство!

За время, проведенное в лодке, Кас подобрел и даже предложил угостить гостя аквавитом. Молодой человек вежливо отказался – ему не хотелось, чтобы капитан подловил его на слове и сказал, что в качестве своего приза он удовлетворился выпивкой. Кас уселся на принесенный ему ящик, словно король в тронном зале, и осмотрел Паудля с головы до ног. Хотя корабль стоял на якоре, он все равно продолжал сонно покачиваться на волнах, и от этой равномерной качки Паудля слегка мутило. Он сглотнул, умоляя небеса не дать ему опозориться.

– А ты силач, Паудль Магнуссон, – наконец заметил капитан, доставая из мешочка на поясе понюшку табаку. Он предложил немного Паудлю, и тот взял, хоть и не любил нюхать табак, чтобы не отвечать грубостью на гостеприимство. Ядреное зелье, кажется, прожгло нос насквозь до самого затылка, и его кашель здорово развеселил капитана и команду.

Когда Паудль наконец прокашлялся и прочихался, Кас добродушно предложил:

– Хочешь, насыплю тебе мешок табачку? Никто не посмеет тебя осудить, потому что я скажу, что ты не купил его у меня, а взял задаром. Такого табака ты нигде не найдешь: ни у датских подстилок, ни у тех, чей «веселый король» брызгает своим семенем на подданных, точно святой водой!

Команда нашла шутку капитана смешной. Паудль, честно говоря, тоже. Посмеявшись со всеми, он ответил:

– Табак и правда ядреный, но я знаю, что у тебя есть одна вещь, которая мне очень нужна. Так нужна, что я наступлю себе на горло – или, вернее, на нос, – но откажусь от подарка.

Улыбка не сползла с губ капитана, но его взгляд стал настороженным и внимательным.

– Ух ты! О моем добре, значит, уже слагают легенды в Исландии… Чего же ты хочешь?

– Книгу, в которой написано, как излечиться от всех хворей.

Никто не засмеялся. Все сделали вид, будто Паудль не произнес ни слова. Сначала так и стояли, ожидая, пока он назовет свою цену, а затем вдруг бросились за работу: одни схватились за тросы, другие принялись с остервенением драить палубу. При Касе остался только Ульрик. Капитан одним движением пальца велел бойцу наклониться и что-то шепнул в его оттопыренное ухо. Ульрик кивнул и скрылся в трюме.

– Кто надоумил тебя просить у меня книгу? – спросил Кас с любопытством. – Не своим умом же дошел!

Этот вопрос Паудль счел оскорбительным, поэтому ничего на него не ответил, лишь сделал вид, что любуется сменой цветов на воде. Отсюда море казалось совсем иным, чем с суши. Он бы поделился этим открытием с капитаном, но опасался, что тот снова поднимет его на смех. Скоро Ульрик вернулся, неся в одной руке что-то тяжелое, завернутое в ткань, а в другой – бутылку вина. Под мышкой он зажал два латунных кубка.

Паудль весь подобрался, вытянул шею, как будто это могло помочь ему разглядеть искомое. Кас тем временем не спеша разлил по кубкам кларет и протянул один Паудлю с видом человека, которому не отказывают. Молодой человек сделал маленький глоток – вино было ароматным и мягким на вкус, такое подают только в самых богатых домах Исландии, и то по особым случаям. Капитан осушил свой кубок двумя глотками, довольно крякнув под конец и выплеснув на палубу несколько последних капель. Едва он допил, Ульрик заново наполнил кубок. Капитан пил вино, как аквавит, не держа его во рту. Паудль терпеливо ждал, наслаждаясь вкусом, пока Кас прикончит свой третий кубок. Только тогда он, одной рукой придерживая книгу на коленях, развернул ткань.

Перед Паудлем предстала Библия в чудесном переплете из бордового бархата – кое-где потертого, но все еще прекрасно сохранившегося. Книга была украшена накладками из филигранного серебра: по центру мастер изобразил Иисуса в виде агнца, по углам разместились символы четырех евангелистов, а между ними красовались медальоны с четырьмя добродетелями. Это было настоящее произведение искусства, за которое при желании наверняка можно было купить такой же корабль, а то и лучше. Но Кас держал его в руках без всякого трепета, словно полено.

– Это немецкая работа, – пояснил он. – Один умник проиграл мне ее в карты. Эту красавицу ему заказал какой-то там герцог, но мастер надрался за карточным столом, как скотина, и проигрался в пух и прах, вот и поставил на кон последнее, что у него было. Он бы и дочку свою поставил, но та была уродиной, к тому же еще и рябой. Не знаю, что с ним потом случилось. Наверняка его казнили за то, что разбазарил такое сокровище, а рябая дочка с женой пошли по миру и теперь ложатся под каждого матроса за миску каши…

Паудлю эта история показалась сперва печальной, но затем он решил, что капитан ее выдумал. Кас травил байки запросто, как любой, кто многое в мире повидал, но говорил он правду или лгал, определить было сложно. Голландец наклонился вперед, уперев локти в колени, и принял заговорщицкий вид:

– Я отдам Библию тебе, Паудль Магнуссон, за то, что ты победил моего бойца. У тебя хорошая была овечья шкура, я все приметил, ты не думай… За эту книгу можно купить весь твой остров. Да ты и сам это знаешь, по глазам вижу.

Паудль питал слабость к книгам – это роднило его со старшим братом. Он выкупал у своих арендаторов каждый кусочек выделанной кожи, на котором было что-нибудь написано. Некоторые надписи были такими древними, что у Паудля сердце обмирало. Одно время он даже хотел выучиться на переплетчика, но проку от этого не было бы. Книг в Исландии было мало, а уж такой красотой, как эта, наверняка не владел сам епископ Скаульхольтский.

Когда молодой человек дотронулся до переплета, никто не стал ему препятствовать. Серебро холодило кончики пальцев. Страницы были выполнены из превосходной кожи, рукописные буквицы – такие яркие и отчетливые, словно чернила только что высохли. Воистину, обладать таким сокровищем любой бы счел за благо. Паудль мог бы передать книгу своим сыновьям и привить им свою любовь к чтению и коллекционированию красивых вещей…

– Это и есть книга, что излечивает от всех хворей? – с придыханием спросил он. Из головы совершенно вылетело, что он собирался благородно отдать трофей Дисе.

– Как посмотреть, – уклончиво ответил шкипер. – Молитвою исцелимся, правда ведь? Что может поправить душу лучше, чем Священное Писание?

Рука Паудля, уже протянутая за книгой, замерла. Он и сам не смог бы ответить, что остановило его, не дало прикоснуться к серебру второй раз. Возможно, осознание, что если он еще раз ощутит тяжесть книги, то уже не выпустит ее из рук. Он повторил вопрос, на сей раз медленно, словно не доверяя собственному языку: