Когда запоют мертвецы - Уна Харт

– Слышала о смерти вашего отца. Соболезную. Помогаете брату на хозяйстве?

– Эйрик стал пастором, – неохотно ответил Паудль. – Он живет сейчас в Вохсоусе, но его церковь находится в Стрёнде. Мы нечасто видимся.

Со старшим братом у Паудля были сложные отношения. Разница между ними составлять всего два года, но иногда Паудлю казалось, что лет двадцать. Эйрик вечно витал в своем мире и древними сагами интересовался больше, чем родами у овец или ценой на соль. Он мог назвать все созвездия на небосклоне, но простые хозяйственные вопросы ставили его в тупик.

Когда отец умер, старшего брата тоже не было рядом. Он тогда служил младшим пастором у Йоуна Дадасона и как раз уехал в Сельфосс, где местные жаловались на внезапно объявившегося драуга. В Арнарбайли Эйрик появился лишь за несколько минут до того, как Магнус испустил дух. Его конь был весь в мыле – хозяин знал, что отец умрет, и гнал как безумный, чтобы успеть попрощаться.

Паудль тогда сам себе не хотел признаться, что злорадствовал. У Эйрика всегда находились более интересные дела, чем грязная и неблагодарная работа по уходу за больным. А у смертного одра отца он, значит, решил побыть героем и утешителем… С тех же пор, как Эйрик отправился в Стрёнд, сменив богатый хутор на скромное пасторское хозяйство, отношения между братьями окончательно разладились. Они изредка писали друг другу, Эйрик навещал мать, но даже в эти визиты ощущения родства между ними не появлялось.

– А что вы делаете здесь, йомфру? – спохватившись, что слишком долго молчит, поинтересовался Паудль. – Ваш брат где-то неподалеку?

– Я приехала в Эйрарбакки с подругой и ее отцом, пастором Свейнном. Люблю, когда приплывают корабли, вот и напросилась за компанию. Мы с Сольвейг гуляли вдоль лавок и потерялись.

Меньше всего Диса была похожа на потерянную. Паудль мог поверить, что подруг разделила толпа, но ведь в этом случае одна должна разыскивать другую: искать глазами, вытягивать шею, выкрикивать имя…

– Куда же направилась ваша подруга?

– Туда, куда и все, – девушка пожала плечами и кивнула в сторону проныры, который драл глотку, пытаясь заставить народ поднять его проклятую бочку с аквавитом. Но Диса была права: охочих до бесплатной выпивки нашлось много. Толпа окружила матроса плотным кругом, и ряд желающих никак не скудел.

Горластый пройдоха возвышался над зеваками, как вулкан Эрайвайёкюдль над островом. Он был совершенно лыс, губаст и, по мнению Паудля, на редкость уродлив, но упивался вниманием окружающих. Несмотря на отталкивающую внешность, было в этом человеке что-то притягательное, своего рода магнетическая сила: если уж попал под ее власть, она будет тянуть тебя к центру. Взявшись за руки, молодые люди с трудом протиснулись через задние ряды и оказались так близко к здоровяку, что Паудль мог рассмотреть кожные складки на его шее. Среди родни голландца наверняка были йотуны или тролли.

Рядом с матросом, скрючившись и потея, позорно кряхтел крепкий детина примерно одного с Паудлем возраста. Он то так, то эдак примеривался к здоровой бочке, присаживался рядом с ней, обхватывал руками и пытался встать. Сил он вкладывал столько, что, казалось, сейчас колени треснут, но бочка не поддавалась. Толпа радостно хохотала над неудачниками, которые сменяли друг друга. Когда проигрываешь ты один, это обидно, но когда пополняешь длинный ряд невезучих, становится просто смешно. Можно ухмыльнуться следующему: «Ну-ну, попытай удачу!» Стоило Паудлю задуматься, почему никто не попытался бочку покатить или использовать рычаг, как йотун, словно прочитав его мысли, гаркнул:

– Давайте, слабачье исландское! Только без всяких хитростей: бочку нужно просто поднять и занести в лавку! Смекалку свою жене в койке покажете!

Паудля так задело это оскорбление, что у него вспыхнули щеки. Он считал свой народ самым сильным из ныне живущих. Зря, что ли, на долю исландцев выпало столько, что и помыслить трудно? Любой другой сломался бы под гнетом бед, но только не его собратья! Диса только подлила масла в огонь:

– А ведь бочка кажется не такой уж большой, правда, Паудль Магнуссон?

Отступать было некуда. Ему внезапно захотелось доказать девушке, что он вовсе не слабосильный, даром что не выглядит крепышом. Понятно, что этот плут-голландец все обставил так, чтобы поднять бочку было невозможно, но ведь если у Паудля не получится, никто не удивится. Они с Дисой только посмеются, и этот смех сделает их ближе, а если вдруг повезет и он сдюжит – это будет приятный подарок и повод продолжить знакомство. Паудля охватила детская беспечность. Он расхохотался, хлопнул себя по ляжкам и весело кивнул:

– Вы правы, йомфру, я ведь ничего не теряю! Кроме разве что своего достоинства.

– О, на этот счет не волнуйтесь, – ответила Диса без улыбки. – Эта безделица находится так же легко, как и теряется. Возьмите-ка это. На удачу.

Паудль не успел заметить, откуда девушка извлекла маленький камешек с узором. Он взял его, не раздумывая, и сунул себе в кошель. Лишь выходя в центр круга, под ободряющий свист толпы, вспомнил, что видел такие у Эйрика.

Встав перед бочкой, Паудль взглянул на Дису. Лицо девушки сохраняло выражение напряженного интереса – губы вытянуты в струнку, голова склонена набок. Йотун даже не удостоил парня приветствия, обошелся гаденькой ухмылкой. Глазки у него были маленькими, водянистыми и так глубоко посаженными, что походили на две дырочки внутри головы.

Не желая медлить, Паудль широко расставил ноги, присел и обхватил бочку руками. Один бок уже был мокрым от пота тех мужчин, что пытались поднять ее раньше. Железные скобы нагрелись, но ладони не обжигали. Сквозь дерево пробивался отчетливый запах хмеля, резкий и чуть щекотный. «Если выиграю, – неожиданно подумал Паудль, – угощу всех, кто захочет выпить рюмочку». Солнце пекло в макушку, перед глазами плыло. Он резко выдохнул и, поплотнее прижав к себе бочку, отдал все силы в ноги и на счет «три» рывком распрямился.

Если бы не природное чувство равновесия, которое помогало ему ездить верхом без седла и стремян, Паудль завалился бы на спину. Бочка в его руках не то чтобы ничего не весила, но была не тяжелее ведра с молоком. Даже удивительно, что такой громадный сосуд оказался до того легким. Перед каждым шагом Паудль осторожно нащупывал себе путь ногой, чтобы не споткнуться и не рухнуть навзничь. Бочка скорее мешала ему размерами, чем тяжестью. Когда носок уперся в дверь, Паудль присел и так же аккуратно опустил свой груз на землю – занозить пальцы он теперь боялся больше, чем надорвать спину. И почему только другие мужики, покрепче и помощнее его, не справились?

Едва днище коснулось сухой земли, толпа вокруг загоготала и засвистела, празднуя не столько победу Паудля над матросом, сколько общую победу исландцев над пройдохой, что посмел усомниться в их силе. Лицо йотуна пошло глубокими морщинами, так сильно он хмурился.

– Ну хорошо, – сказал он густым басом. – Силен.

Паудль улыбнулся – не смог сдержать торжество.

– Раз такой сильный, хочешь побороться?