Стоунхендж - Юрий Никитин

— Придется пробежаться, — сказал Томас и ссомнением посмотрел на Яру. Впрочем, сомнение было другого рода. Похоже, неудивился бы, обгони она их обоих на крыльях. Или на метле.

— Не успеваем, — пробурчал калика.

Томас сам видел сожалеюще, что гроза настигает чересчурбыстро. Олег наметанным глазом вычленил что-то подозрительное среди грудыкамней.

— Влево и за мной!

— Что там? — насторожился Томас.

— Пещера. До города все равно не успеем.

Томас фыркнул:

— Вот уж не думал, что побуду отшельником!

— Конем или ослом был, — ответил каликаравнодушно, — почему не побыть и отшельником?

— Когда это я был конем? — оскорбился Томас.

— Я сам видел, как ты однажды в Киеве нес конскуюпопону. И даже седло.

Томас подошел к Яре.

— Снимай сапоги.

Она посмотрела с вызовом.

— Мне кажется, тебе не подойдут.

Он нахмурился.

— Я не шучу.

Она нехотя села, попыталась стянуть сапог. Он покачалголовой, умело снял, другой рукой придерживая ее под коленом. На правой пяткевздувалась большая красная водянка. Томас покачал головой, осмотрел ногутщательнее. Ее ступня была узкая и с нежной кожей. В его широкой ладони онавыглядела маленькой и нежной, ему пришлось напомнить себе, что Яра совсем некрохотная и беспомощная женщина, это его ладони похожи на весла.

Он держал ее ступню, ощупывал растертые места. От ее розовойступни в его ладонь шел мощный поток странного тепла. Томас разогрелся, дажесердце застучало чаще. Он чувствовал, как горячая кровь прилила к щекам, а шеяраскалилась докрасна.

— Каждый солдат должен уметь наматывать портянки, —строго заметил он. Его голос прозвучал хрипло.

— Я не солдат, — огрызнулась она. Ее голос тожеизменился, звучал ниже, с хрипотцой.

— Если в походе, — возразил он, — солдат. Акомандую я. А ты должна подчиняться... Сейчас приказ таков: смени портянку...Нет, дай я сам намотаю.

— Я сама, — возразила она слабо.

— Не черта ты не умеешь. Собьешь ноги, а мне тащитькалеку?

Она фыркнула, а он принялся наматывать ей чистую тряпицу.Делал он это умело, бережно, прикасаясь так осторожно, словно держал только чтовылезшего из яйца птенчика.

Калика посматривал нетерпеливо: гроза была чересчур близко.Двигается медленно, слишком много несет, тем более лучше под нее не попадать.

— Скоро там?

— Готово, — ответил Томас.

Он выпустил ее ногу, поднялся — высокий, собранный, сноваполный сил, с синими глазами на загорелом лице. Покровительственно похлопал еепо плечу, как молодого солдата, допустившего оплошность, не совсембезнадежного, вскинул мешок и быстро пошел, почти побежал с холма в сторонупещеры.

Она смотрела с ненавистью в его прямую спину. Каликаперехватил ее взгляд.

— Клюнула?.. Думаю, зря.

Она даже подскочила от негодования.

— Я?.. Да лучше я утопну в болоте!.. Да пусть он сгоритв аду!.. Да я...

Он кивнул, будто именно этого и ожидал.

— Вот-вот, об этом и говорю.

— Эх, калика! — сказала она с сердцем. — Тывроде бы повидал мир, но почему такой дурень? Хоть знаешь, с кем я заручена? Стем самым Михаилом Урюпинцем, о котором мы слушаем всю дорогу. А ты киваешь наэтого тупого... этого...

Олег покачал головой. Михаил Урюпинец, герой и подвижник,защитник рубежей, мог бы избрать и кого-то лучше. С его славой богатыря ипобедителя дракона мог бы взять любую девку, знатную или не знатную. Любойкнязь отдаст с радостью дочь, только бы иметь такого могучего зятя.

Впрочем, подумал он печально, это он так считает. Вернее,считал тысячи лет, даже заставлял мир двигаться в ту сторону. Но ряд катастроф,срывов, неожиданных провалов заставил усомниться в своей правоте. Человекнелеп, он не делает так, как правильно. Он поступает так, что никогда неугадаешь, в какую сторону свернет и что сотворит. Так что нельзя осуждать ниМихаила, ни... Яру. Хорошо бы понять, почему так поступают. Его не устраиваетпремудрость вроде «Любовь зла — полюбишь и козла»! Или козу.

Хоть калика сказал, что до пещеры рукой подать, но Яра ужедвигалась, почти ничего не видя сквозь завесу соленого пота, что выедал глаза.Ноги стали, как две колоды, на которых рубят самые суковатые поленья, да и топодкашивались, отнимались.

Ее исцарапанные руки хватались за ветви, шершавую кору, инойраз даже за корни, холодные и скользкие, и тогда она не могла понять, идет илиуже ползет на четвереньках. А корни освобожденно вздымались из-под толстогозеленого ковра.

Нога подвернулась на ровном, как ей показалось, месте. Онанепроизвольно вскрикнула, тут же возненавидев себя за проявленную слабость.Далекая спина рыцаря сразу напряглась, он развернулся, и Яра увидела, какрасширились его синие, как озера в летний день, глаза.

Через мгновение он был рядом.

— Что с тобой?

— Нога... — проговорила она сквозь стиснутыезубы. — Да-да, ты говорил...

— Ну и что? — усмешка на его лице быланаглая. — Я знал, что такое случится. У моего дяди тоже была корова...

Он быстро опустился, умело осмотрел ногу. В сарацинских городахувечья бывали не только от ран, но и от падений, камней, сброшенных с башен истен бревен. Он умел различать вывихи, переломы, умел составлять сломанныекости не только в голени, что проще всего, но даже в коленной чашечке.

Ее стопа начала набухать, наливалась темной кровью, синела.Яра смотрела на него сердитыми глазами. Томас улыбнулся волчьей усмешкой.

— Больно?.. Ничего, будет еще больнее.

— Еще бы, — ответила она затравленно. —Давай, глумись! Твое время.

— Да, — согласился он, — это мое время.

Она вскрикнула, потом закусила губу, терпела. Он ощупывал,тянул, вправлял, вслушивался, снова щупал и мял сильными пальцами. Резкая больсменилась ноющей, но и та медленно растворялась в его ладони. Яра чувствоваласнова ту странную теплоту, что начиналась от его пальцев и медленно, какморской прилив растекалась по всему ее телу. Она словно бы погружалась власковую теплую воду, плавала совершенно невесомая.

Когда она услышала голос Томаса, вздрогнула, словно выдернулее из другого мира. К своему стыду поняла, что сидела с закрытыми глазами.

— Попробуй опереться на ногу!

Она встала, придерживаясь за его плечо. Переход из сладкогорасслабления к острой боли был так отвратителен, что вскрикнула и ухватилась заего плечо.